Драгоценный дар - Памела Робертс Страница 28

А сколько еще я не услышала? — в тоске думала бедняжка, проклиная свое беспомощное состояние. Да и вообще на что я гожусь, если не могу даже сказать любимому, как он мне дорог? И он еще говорил, что увезет меня из этой страны… Зачем? Что он будет со мной делать? И куда с такой, как я, можно податься? Только в Южную Америку, в какую-нибудь дикую страну, с которой нет договора об экстрадиции. А что он там будет со мной делать? Там-то небось ни компьютеров, ни Интернета, ни даже сотовой связи… Господи, я ведь даже продуктов самостоятельно купить не могу…

И из глаз ее снова текли слезы — горькие, едкие, скорбные слезы отчаяния человека, внезапно лишившегося всего.

Габриэлла изредка заходила в библиотеку, смотрела на еще более, чем прежде, побледневшее и осунувшееся лицо хозяйки, вздыхала, качала головой и удалялась, полная каких-то никому не известных, но явно тревожных мыслей.

Бернштейн приезжал дважды и вел с Вирджинией долгие беседы, касающиеся ее жизни как до брака, так и во время.

Не волнуйтесь, милая миссис Десмонд, — написал он, заканчивая вторую из них, — все идет хорошо.

Вирджинии больше всего хотелось узнать, где Марк, чем он занят, почему не появляется. Но она помнила его предупреждение по поводу того, что их отношения лучше всего держать в секрете, и не решалась спросить, хотя адвокат и был на их стороне.

А может быть, Марки и думать забыл обо мне? — размышляла она. Мало ли у него своей работы? Серьезных дел? Да кто я такая для него? Глухонемая подследственная, которую он несколько раз из жалости поцеловал, только и всего. Да мало ли женщин, которым он дарил поцелуи, и не только их? И совсем не из жалости, я уверена. Красивых, с изумительным голосом, которые могут прошептать или прокричать в любое время, когда им вздумается: «Ты самый лучший, Марки! Я люблю тебя, Марки!» Вот с ними-то он и проводит свободное время, если оно у него остается…

Терзаемая этими и подобными ревнивыми мыслями, брела она к телевизору, включала его и искала по всем каналам выпуски новостей, которые пестрели картинками окровавленных тел, разгромленных домов, разграбленных магазинов. А потом плелась обратно к компьютеру, и опять проверяла почту, и брала телефон в надежде увидеть крошечный нарисованный конвертик, который скажет ей о том, что хоть кому-то ее существование небезразлично.

И снова появлялась Габриэлла, жестами показывала, что еда готова. Но Вирджиния упрямо трясла головой. Ей даже представить было противно, как она сядет за стол, положит что-то в рот и начнет жевать.

Нет-нет-нет, не могу. Меня стошнит, точно, думала она, ощущая, как к горлу подкатывает противный комок, и поспешно жестом приказывая служанке удалиться…

Так протекли два бесконечных дня и начался третий — столь же сумрачный, столь же бесперспективный, столь же пустой. По крайней мере, в представлении молодой вдовы.

С трудом подняв с подушки гудящую голову, Вирджиния заставила себя сесть. Поглядела в окно, на хмурое небо, на клонящиеся к земле деревья, на бушующий Мичиган.

Господи, хоть бы солнце, что ли, проглянуло, пусть бы и на минутку, возникла мысль, но тут же умчалась, вытесненная другими. Что он сейчас делает? Еще спит или встал и завтракает? Или бреется? А может, кофе пьет? Или…

Вирджиния прижала обе руки к сердцу, пытаясь удержать его внутри. На бледных щеках вспыхнул яркий румянец. Перед внутренним взором предстала мучительная картина. Комната с большой кроватью. На ней распростертое, расслабленное тело с мощной грудью, огромными руками и ногами. На подушке голова с рыжими растрепанными волосами, а рядом с ней еще одна — с длинными и светлыми. Большая прядь прикрывает лицо, но Вирджиния и так может сказать, что обладательница его очень красива. Очень.

Вот она лениво тянется, приоткрывает глаза, поворачивает голову и окидывает томным взглядом лежащего рядом с ней мужчину. На розовых припухших губах расцветает счастливая улыбка. Блондинка приподнимается, протягивает руку с длинными пальцами и острыми красными ноготками ведет по голой груди мужчины. Он зевает и, не открывая глаз, притягивает женщину к себе. Их губы сливаются в долгом и страстном поцелуе. Но руки их в это время не бездействуют — пара больших неторопливо ласкает округлую пышную грудь подруги, а маленькие медленно спускаются по животу любовника, пробираясь к заветной цели…

Черт! Черт, черт, черт! Вирджиния вскочила, схватила первое, что попалось под руку, — слава богу, этим «чем-то» оказалась всего лишь подушка — и изо всех сил швырнула ее в уж совсем ни в чем не повинное зеркало. После чего бессильно опустилась на пол, уткнулась лицом в простыню и зарыдала.

Я схожу с ума, схожу с ума, схожу с ума…

Слезы не принесли ей облегчения. Когда Вирджиния невероятным усилием воли заставила себя подняться и подойти к зеркалу, то пришла в ужас. Глаза покраснели, веки опухли, нос разбух вдвое, а ввалившиеся щеки провалились еще глубже.

А вдруг он придет сегодня?

Эта мысль толкнула ее в ванную и заставила намочить полотенце ледяной водой и приложить к лицу. Четверть часа — и с большей частью повреждений, нанесенных рыданиями, как будто удалось справиться. Только вот глаза… Белки так и не утратили не присущего им в нормальном состоянии красного цвета. И виновны в этом были не только слезы, но и бессонные ночи.

Молодая женщина с невыносимым отвращением созерцала свое отражение, обдумывая, что бы такое сделать, чтобы хоть немного привести себя в порядок. Взяла тушь, накрасила ресницы, обвела карандашом контуры век, добавила немного румян и придирчиво изучила результат своих усилий. После чего швырнула косметику на пол и принялась яростно умываться.

Выгляжу, как шлюха на панели после трехдневного загула, думала она, намыливая щеки и глаза. Совсем уже спятила окончательно. Чем только голова занята? Через два дня меня будут судить за убийство, которого я не совершала, после суда я окажусь в тюрьме и уже больше никогда не увижу моего Джеррика, не смогу ничем ему помочь… И о чем же я думаю в ожидании рокового часа? О том, чтобы повидать бедного малыша? О том, чтобы в последний раз привезти ему игрушек, сладостей, всего самого лучшего? Или о том, чтобы поехать заложить или продать все свои драгоценности, снять все деньги со счета и заплатить за его санаторий, чтобы после того, как меня не станет, его не вышвырнули на улицу?

Нет! Вместо всего этого я думаю о мужчине, который и не вспомнил обо мне ни разу. Мечтаю о его сильных объятиях, о жарких, крепких поцелуях, о том, как бы переспать с ним. Потаскуха! Мерзкая похотливая потаскуха, вот кто я такая! Не зря Лайонел так меня называл, ох не зря! Видно, чувствовал, что во мне кроется. Уж кто-кто, а он-то превосходно разбирался в женщинах…

Вирджиния схватила полотенце, вытерлась и быстро сбежала вниз.

К компьютеру не смей подходить, мысленно приказала она себе. И за телефон не хватайся, ничего там нет. Отправляйся в кухню, сделай кофе — только завари покрепче — и что-нибудь съешь. Потом вымой посуду, хватит разыгрывать из себя госпожу. С какой стати Габи должна за тобой подбирать и подтирать? Она такой же человек, как и ты, нет, даже лучше. Она-то работает, а ты… Ты живешь на чужие деньги. Нет, об этом тоже не думай. Это бессмысленно. Теперь ничего не поправить. Помни о брате. У него никого на всем свете, кроме тебя. Помоги ему. Сделай все, что сможешь. Закончишь с завтраком, отправляйся одеваться и готовиться к выходу. И не думай о НЕМ, не думай, не думай. У тебя очень мало времени и очень много дел.