Скандальные наслаждения - Элизабет Хойт Страница 3

Свет струился из хрустальных канделябров высоко над головой, освещая огромное сборище гостей. Это станет событием светского сезона, и ни один представитель лондонского высшего общества ни за что его не пропустит. Гриффин протискивался сквозь красочно разодетую толпу, то и дело останавливаясь, чтобы поздороваться со старыми приятелями и едва знакомыми людьми.

— Как хорошо, что ты пришел, дорогой, — раздался сбоку взволнованный голос.

Гриффин отвернулся от двух жеманных юных особ, которые преградили ему путь, и наклонился к матери, чтобы поцеловать ее в щеку.

— Мама, рад тебя видеть.

Вежливые слова скрывали неожиданно нахлынувшие на него чувства. Он отсутствовал в Лондоне почти год, и прошло уже восемь месяцев после того, как мать приезжала к нему в родовое поместье в Ланкашире. Гриффин, склонив голову набок, смотрел на мать. В ее красивых волосах, спрятанных под изящным кружевным чепцом, появилось чуть больше седых нитей, однако столь дорогое ему лицо не изменилось. Смешливые морщинки вокруг карих глаз, мягкие складки губ прячут добрую улыбку, прямые брови едва заметно изгибаются, когда она видит что-либо занятное…

— Ты такой загорелый, как спелый орех, — тихо произнесла она и коснулась пальцем его щеки. — Наверное, много времени проводил, объезжая угодья.

— Ты, как всегда, догадлива, дорогая mater [1], — сказал он, предлагая ей руку.

Она взяла его под руку и спросила:

— Как урожай?

В висках больно запульсировало, но ответил Гриффин весело и беспечно:

— Довольно приличный.

— В самом деле? — Взгляд матери был озабоченным.

— Лето выдалось сухое, поэтому урожай меньше, чем ожидалось. — На самом деле в результате засухи почти весь урожай погиб. Их земли вообще не отличались плодородием — это мать уже знала, — но незачем заставлять ее волноваться. — Не беспокойся, нам хватит зерна. — Гриффин не уточнял, что он делает с зерном. Это — его крест, который он несет ради матери и всей семьи.

Похоже, ответ ее успокоил.

— Хорошо. Лорд Боллингер проявляет интерес к Маргарет, и ей понадобятся новые наряды в этом сезоне. Я бы не хотела превышать наши доходы.

— Не волнуйся, — ответил он, быстро сделав в уме подсчеты. Как всегда, это окажется не просто, но он сумеет достать деньги… если только ему не будут угрожать дальнейшие потери. Боль в висках становилась сильнее. — Купи Мегс все, что она захочет. Семейный кошелек это вынесет.

Складка между материнских бровей разгладилась.

— И конечно же… Томас.

Гриффин был готов к разговору о брате, но все-таки напрягся. Мать, разумеется, это почувствовала.

— Я так рада, что ты приехал, Гриффин. Пришло время оставить позади вашу небольшую размолвку.

Гриффин хмыкнул. Едва ли его брат счел их разногласия «небольшой размолвкой». Томас всегда соблюдал приличия и не спорил с Гриффином по мелочам. Для такого благовоспитанного человека, как Томас, снизойти до спора по незначительному поводу означало бы дать волю чувствам, что абсолютно немыслимо. На мгновение серые, широко раскрытые глаза леди Совершенство пришли ему на ум. Она уж, несомненно, прекрасно поладила бы с его чопорным братом.

— Я с удовольствием поговорю с Томасом. — Гриффин постарался изобразить удовольствие.

Мать нахмурилась. Да, пожалуй, ему предстоит потрудиться над выражением своего лица.

— Ему тебя не хватает, — сказала она.

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Да, это так, — стояла на своем мать, но Гриффин заметил у нее на щеках два красных пятна — даже мать не была уверена в том, как Томас примет брата. — Это охлаждение должно кончиться — оно вредит семье, вредит вам обоим и мне. Я не понимаю, почему это длится так долго.

Краем глаза Гриффин заметил бледно-зеленое платье. Он повернулся, и сердце у него подпрыгнуло. Но дама в этом платье уже скрылась из виду.

— Гриффин, куда ты смотришь? — шикнула на него мать.

Он улыбнулся:

— Прости, мне показалось, будто я увидел особу, которую мне хотелось бы избежать.

— Я уверена, что здесь достаточно дам с дурной репутацией, которых тебе следует избегать.

— Вообще-то у этой дамы как раз безупречная репутация, — возразил он. Рука нашла в кармане маленькую бриллиантовую сережку. Надо вернуть ей это.

— Да? — Гриффин надеялся, что мать отвлеклась от своего горячего призыва примирить братьев, но она покачала головой и сказала: — Не пытайся уйти от разговора. Вот уже три года, как у вас с Томасом длится эта несчастная размолвка. Вы истрепали мне все нервы. Не думаю, что вынесу хоть еще одно ледяное письмо, которыми вы обмениваетесь, или обед, на котором мне приходится следить за каждым своим словом из-за страха затронуть в разговоре неподходящую тему.

— Mater, будет мир, — засмеялся Гриффин и нагнулся, чтобы поцеловать ее в щеку. — Мы с Томасом пожмем друг другу руки и помиримся как послушные маленькие мальчики. И ты будешь обедать с нами обоими, пока я в Лондоне.

— Обещаешь?

— Клянусь честью. — Гриффин положил руку на грудь. — Я буду так любезен и мил, что Томас не сможет удержаться, чтобы не броситься ко мне с выражениями братской любви.

— Хм. Надеюсь на это, — вздохнула мать.

— Ничто на свете не остановит меня на этом пути, — весело заверил ее сын.

— Ты счастлива?

Геро повернулась на звук низкого мужского голоса и увидела своего дорогого старшего брата Максимуса Баттена, герцога Уэйкфилда. На секунду она растерялась, не сразу поняв, о чем он. За те два месяца, которые заняло устройство помолвки с маркизом Мэндевиллом, Максимус несколько раз задавал сестре вопрос, довольна ли она этой партией, но ни разу не поинтересовался, счастлива ли она.

— Геро? — Максимус сдвинул темные брови.

Она часто думала о том, что внешность Максимуса полностью соответствует его высокому титулу. Если закрыть глаза и нарисовать портрет идеального герцога, то получится Максимус. Он был высок, с широкими, но не массивными плечами, лицо удлиненное и худое, и чуть более высокомерное, чтобы быть по-настоящему красивым. Темно-каштановые волосы он стриг коротко, поскольку носил безукоризненный белый парик. Глаза тоже темные, карие. Карие глаза часто называют теплыми, но одного взгляда Максимуса достаточно, чтобы вывести из заблуждения человека, который так считает. Теплота — это последнее, что можно сказать о герцоге Уэйкфилде. Однако, несмотря ни на что, он ее брат.

Геро улыбнулась ему:

— Да, я абсолютно счастлива.

Неужели в строгих глазах промелькнуло облегчение? На секунду она ощутила раздражение. До сего момента Максимус ни разу не дал ей понять, что в этом браке ее счастье имеет значение. Соединение земель и интересов, усиление его парламентского альянса с Мэндевиллом — вот что принималось во внимание. Ее чувства — Геро прекрасно это сознавала — не имели никакого значения в переговорах. Но ее это не огорчало. Она была дочерью герцога и с колыбели знала свое место и предназначение в жизни.