На крыльях. Музыкальный приворот - Анна Джейн Страница 3

– Катя-Катя, – укоризненно сказал Тропинин. – Тебе бесполезно делать намеки.

– Намеки на что? – сощурилась я.

– На то, что ты сладкая, – улыбнувшись, как кот Базилио, сообщил Антон.

Не знаю почему, но теперь смеялись уже мы оба: я – смущенно, он – весело.

А еще, видя мои приготовления к романтичному ужину, Антон с насмешкой предлагал заказать много-много шампанского, наполнить им ванную, набросав сверху лепестки роз, и принять ее. Желательно вместе.

– Дорого выйдет, – отозвалась я, поправляя посуду на столе – ужин уже принесли.

– Я закажу самое дешевое шампанское, – пообещал насмешливо парень. – А цветы у нас уже есть.

– Ой, отстань, – махнула я рукой, оглядывая скептическим взглядом столик. Выглядело и правда романтично. – Антош, садись за стол. Все готово.

Он тотчас сел, перевернув стул задом наперед и положив руки на спинку, и окинул меня внимательным взглядом. Ухмыльнулся.

– Что? – не поняла я. И, не выдержав, погладила по плечу. Антон тотчас поймал мою руку – наши пальцы привычно переплелись. И слабый, едва ощутимый, но приятный ток прошил тело насквозь.

– А где твой выход, любовь моя? – проговорил он приглушенным тоном.

– Какой выход?

– Романтический. Ты же ходишь на пол дэнс, малышка, покажи мне класс. Чему вас там учат?

– Вообще-то для этого нужен пилон, Антоша, – наставительно проговорила я.

– Я могу стать твоим пилоном, – предложил он предельно серьезно, но я точно знала, что Тропинин шутит.

Вместо ответа я наклонилась и поцеловала его.

Стань просто моим.

Честно говоря, в полумраке ужинать было не слишком удобно. Я едва не уронила на себя стейк, перепутала тарелки, чуть не пролила вино, а об одну из свечек едва не спалила волосы, и я ругалась, злясь на то, что никак не получается создать романтический антураж. Еще в самый неожиданный момент вместо очередной лирической баллады раздались жуткий грохот барабанов, стоны бас-гитары и дикие, душераздирающие вопли, которые Тропинин называл экстремальным вокалом. Антон завладел пультом и незаметно от меня изменил музыку, заставив вздрогнуть и уронить с вилки лист салата на колени – прямо на платье, то, в котором я ходила к «Лордам» на пресс-конференцию.

Тогда он и спросил про Кирилла. Словно невзначай.

– Ты его знаешь? Или просто ревнуешь, что я познакомилась еще с одним музыкантом? – спросила я с интересом, держа в руках бокал с вином. Его я пила мало, разбавляя водой и не пьянея. Пьянела я от Тропинина.

– Виделись раз, – не стал особо распространяться на эту тему Антон, и я удивилась, потому как Кирилл упоминал, что лично с ним не знаком. Однако ничего говорить не стала. – И да, детка, я не ревную, – самодовольно добавил мой парень.

Лицо у меня разочарованно вытянулось.

– Совсем что ли?

Он усмехнулся и приподнял указательным пальцем мой подбородок для поцелуя.

В этот вечер Антон смеялся, обнимал меня, видя, как я злюсь, даже пытался сделать массаж. Казалось, он был счастлив. И я – тоже.

А про клубнику, мороженое и даже сливки мы совершенно забыли, поглощенные друг другом.

И уже потом, спустя несколько часов, лежа на кровати с разметавшимися по подушке волосами и слушая его едва слышное дыхание, я поняла, что с любимым человеком романтика – везде.

Впереди нас ждал рассвет.

Эти дни мы почти не спали, боясь, что можем потерять драгоценные минуты нашей встречи, но время все же неумолимо двигалось вперед, приближая часы расставания. Вечность оказалась мигом.

В третью, последнюю нашу ночь, после которой мы оба должна были сесть на самолеты, я словно пришла в себя, поняв, как мало нам осталось, и, к своему стыду, запаниковала.

Я лежала в постели, положив голову Антону на грудь, и от нахлынувших чувств в глазах появились непрошеные слезы.

– Что с тобой, Катя? – чуть приподнялся на локтях он. Тропинин очень четко ловил эмоции, и если к большинству людей был неприлично холоден, то ко мне был чуток. Даже признался как-то, что, когда я заплакала в парке – еще во время игры, – он чуть с ума не сошел.

– Если я заплачу, не пугайся, – попросила я тихо, вставая и садясь в кровати. – Просто… грустно стало.

– Не думай об этом, – сказал Антон, явно поняв причину моей грусти. – Я приеду еще. Ты можешь приехать ко мне.

– Все так сложно, – выдохнула я, уже ненавидя расставание.

– Все просто, – возразил он, сев рядом. – Катя, это ненадолго. И решаемо.

Он говорил спокойным мягким тоном профессионального психотерапевта, приводя вполне логичные доводы: расставание наше временное, мы имеем возможность общаться каждый день, и встретимся снова – еще много раз.

Почему именно мы? Почему именно нас разделяет пространство?

Хорошо, что не время.

– У каждого свои испытания, – словно прочтя мои мысли – в очередной раз! – сказал Антон, обнимая меня за плечи. – А счастлив тот, кто проходит их, девочка моя.

– Я знаю. Но… Как я раньше жила без тебя, – прошептала я, прижимаясь к нему.

– Думаю, плохо, – все также не страдал от недостатка самооценки Кейтон.

Наше прощание после столь бурной встречи казалось настоящей пыткой. С утра у меня жутко болела голова, говорить не хотелось, есть тоже не хотелось, вообще ничего не хотелось. Но нужно было собирать вещи и ехать в аэропорт. У Антона настрой был ничуть не лучше, но мы оба старались делать вид, что все хорошо, дабы не портить один другому настроение – это удавалось с трудом. Я улыбалась, он шутил. Однако из номера гостиницы, в которую мы больше никогда не вернемся, мы выходили молча, лишь изредка перекидываясь короткими фразами.

Больше всего было жалко оставлять букет роз, подаренных Антоном. Они так и остались стоять на журнальном столике – шикарные, алые, как кровь, одинокие. У меня не поднялась рука выкинуть их, и я малодушно предпочла, чтобы от роз избавилась горничная.

Улетали мы из одного аэропорта – рейс Антона был на четыре часа позже моего. После регистрации он проводил меня до паспортного контроля, и мы долго стояли в обнимку, ничего не говоря и просто держась друг за друга.

Казалось, совсем недавно в душе пела весна, а теперь роняла свои золотые листья багряная, как разбитое сердце, осень. Прощанье – всегда боль. Поначалу – тяжелая, ноющая где-то глубоко в душе, а затем, когда уже приходит понимание неизбежности расставания, – острая, колющая, добивающая до конца.

Антон необыкновенно нежно и неспешно, словно наслаждаясь каждым мгновением, поцеловал меня в последний раз. Коснулся губами носа – как будто бы я была ребенком. Улыбнулся, держа мое лицо в своих ладонях.

– Все хорошо, – сказал он уверенным тоном Кея, в котором слышалась мягкость Антона.