Полет сокола - Дафна дю Морье Страница 31

Высоко, до самых ушей подняв воротник легкого пальто, которому пришлось служить еще и плащом, я вышел под дождь. Ставни дома номер 5 были все еще закрыты. Несколько пешеходов, влекомых той же целью, что и я, переходили площадь. Другие, столпившись под колоннадами, ожидали автобус, который привозит воскресные газеты. Тут же стояла небольшая очередь на автобус, который отправлялся из Руффано. Несколько молодых людей, бросая вызов погоде, катили на мотороллерах.

– Это не надолго, – крикнул кто-то сквозь рев мотора. – Говорят, на берегу вовсю светит солнце.

Над площадью плыл призывный звон Сан Чиприано. Не такой низкий, как у колоколов собора, но для меня более торжественный, более властный, он словно торопил запоздалых прихожан опуститься на колени.

Я вошел в церковь, и знакомый тяжелый запах пробудил в моей душе непривычное умиление. Я огляделся и с удивлением увидел, что в церкви мало народа. В дни моего детства мы приходили рано: отец хотел занять места, к которым привык. Церковь всегда была полна, люди стояли в боковых приделах.

Какая перемена! Прихожан стало вдвое меньше. В основном семейные группы, женщины и маленькие дети. Я подошел к боковому приделу с таким чувством, будто исполняю какой-то древний обряд. Врата придела были открыты, но свет не лился на лицо Лазаря в верхней части алтарного образа. Картина скрывалась в полутьме. Как и другие картины, статуи, распятия. Тогда я вспомнил, что сегодня, наверное, Страстное воскресенье.

Я услышал пение, но тонкие голоса мальчиков-хористов не отозвались во мне болью. Моя душа была пуста. Быть может, я грезил? Пожилой священник, которого я не узнал, прочел двадцатиминутную проповедь, предостерегая нас против опасностей минувших и опасностей грядущих, ибо Господь наш Христос еще терпит страстные муки за наши грехи. Стоявший рядом со мной маленький ребенок с бледным от утомления лицом зевнул, и женщина, наверное мать, слегка подтолкнула его, призывая к вниманию. Немного позднее причащающиеся, шаркая подошвами, потянулись к алтарю. В основном это были женщины. Одна из них, хорошо одетая, с головой, покрытой черной кружевной вуалью, всю мессу простояла на коленях. К причастию она не пошла. Ее голова была опущена на руки. Когда все закончилось, когда священник и хористы ушли, а прихожане – с лицами торжественными и спокойными от сознания исполненного долга – стали расходиться, она поднялась с колен, обернулась, и я узнал синьору Бутали. Я вышел из церкви, остановился на паперти и стал ждать. Юноша на мотороллере оказался прав. Дождь прекратился. Солнце, сиявшее над побережьем, добралось до Руффано.

– Синьора? – сказал я.

Она обернулась с отсутствующим взглядом человека, которого с заоблачных высей заставили опуститься на грешную землю.

– Да?

Было видно, что для нее я не более, чем пустое место. Я не оставил ни малейшего следа в ее памяти.

– Армино Фаббио, – сказал я. – Вчера я заходил к вам с книгами.

В ее глазах забрезжило воспоминание. Я мог прочесть ее мысли. Ах да, помощник библиотекаря.

– Да, конечно, – сказала она. – Простите меня. Доброе утро, синьор Фаббио.

– Во время мессы я стоял за вами, – сказал я. – Во всяком случае, мне показалось, что это вы. Я не был уверен.

Рядом со мной она спустилась по ступеням. Подняла голову, посмотрела на небо и увидела, что зонт уже не нужен.

– Я люблю ходить в Сан Чиприано, – сказала она. – Здесь особая атмосфера, в соборе ее нет. Кажется, небо прояснилось?

Она рассеянно огляделась, и мне вдруг стало обидно, что она не проявляет почти никакого интереса к стоящему рядом с ней мужчине. Красивая женщина всегда чувствует, что является объектом восхищения, кто бы его ни проявлял. Душой всегда понимаешь, что тебе воздают должное. Но синьора Бутали, похоже, этого не понимала.

– Вы на машине? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Машина в ремонте. По дороге из Рима у меня было с ней много хлопот.

– В таком случае вы не станете возражать, если я пройдусь с вами до вершины холма? Конечно, если вы идете домой.

– Да, прошу вас.

Мы пересекли пьяцца делла Вита и пошли по виа Россини. Около префектуры свернули налево и по каменным ступеням стали подниматься к виа деи Соньи. На середине лестницы синьора Бутали остановилась отдышаться, взглянула на меня и впервые за все это время улыбнулась.

– Холмы Руффано, – сказала она. – Надо время, чтобы к ним привыкнуть. Особенно если вы, как я, из Флоренции.

Улыбка до неузнаваемости изменила ее. Напряженный, недовольный рот дамы с портрета, который так любил мой отец, смягчился и сделался удивительно женственным. Даже в глазах пбявились озорные огоньки.

– Вы тоскуете по Флоренции? – спросил я.

– Иногда, – ответила она, – но какой в этом прок? Я знала, что меня ждет, когда ехала сюда. Муж меня предупредил.

Она резко повернулась, и мы продолжили подъем.

– Значит, нелегкая это доля, синьора, – сказал я, – быть женой ректора?

– Совсем нелегкая, – согласилась она. – Вокруг много зависти, разногласий, на которые я должна закрывать глаза. Я не такая терпеливая, как муж. Он буквально всю жизнь отдает работе. Иначе он не оказался бы в больнице.

Она раскланялась с парой, которая спускалась по лестнице. По снисходительной манере, с какой она, не улыбнувшись, наклонила голову, я понял, почему Карла Распа говорила о жене ректора с таким чисто женским раздражением. Сознательно или нет, но все в синьоре Бутали выдавало породу.

Интересно, подумал я, какое впечатление производит она на профессорских жен.

– Вчера вечером, – сказал я, – мне удалось получить пропуск на собрание, которое председатель художественного совета проводил в герцогском дворце.

– В самом деле? – сказала она с заметным оживлением. – Пожалуйста, расскажите мне. Это произвело на вас впечатление?

– Да, и очень большое, – ответил я, ловя на себе ее взгляд. – Но не столько сама обстановка… факельное освещение, сколько дуэль, которую нам показали, и прежде всего обращение профессора Донати к студентам.

Ее щеки слегка порозовели, и, как я чувствовал, причиной тому была не усталость от долгого подъема, а неожиданная смена темы нашего разговора.

– Я должна побывать на одном из этих собраний. Обязательно должна. Но мне всегда что-нибудь мешает.

– Мне рассказывали, – заметил я, – что в прошлом году вы принимали участие в фестивале. В этом году вы собираетесь поступить так же?

– Нет, невозможно, – ответила она. – Ведь муж лежит в больнице в Риме. К тому же сомневаюсь, что для меня найдется роль.

– Вы знаете тему?

– Бедный герцог Клаудио, не так ли? Боюсь, мои представления об этом предмете крайне туманны. Знаю только, что было восстание и его убили.