Загадочная незнакомка - Эмма Крейг Страница 32

– А-минь! – протяжно пропело трио, завершая гимн.

В столь ранний час вагон для курящих, в котором они сидели, был пуст, если не считать двух джентльменов, по виду коммивояжеров. Когда прозвучало «аминь», мужчины зааплодировали. Габриэль шутливо поклонился, не вставая с места. Джунипер смущенно улыбнулась. Софи, однако, даже не потрудилась повернуть голову. Габриэль решил, что она стесняется.

Щеки Софи расцвели румянцем совсем как у тетушки Джунипер. Тибальт радостно махал хвостиком. Габриэль не мог вспомнить, когда в последний раз ему было так легко на душе. Наверное, в этих церковных гимнах заложено нечто поднимающее настроение. А может, его вдохновили красивая мелодия и чудесное слияние их голосов.

Джунипер захлопала в ладоши:

– Отлично! Давайте споем еще один гимн!

– Послушай, тетя Джунипер, – пробормотала Софи, – в вагоне есть и другие люди. Что, если им не нравится наше пение?

– Не волнуйтесь, леди, – сказал один коммивояжер, помахивая сигарой, – я уже давно не слышал такого прекрасного пения.

Габриэль тронул ее колено.

– Давай споем, Софи! Не будь такой упрямой. Даже Тибальту понравился наш гимн.

Он почесал мопса за ушами. В знак благодарности пес лизнул ему руку.

– Вот видишь? Ты же не хочешь расстроить Тибальта?

Она закатила глаза.

– Ну ладно, споем, раз тебе так хочется.

Он подмигнул, с удовольствием отметив, как Софи опять залилась краской. Ему нравилось ее дразнить.

– Итак, что мы споем? – радостно спросила Джунипер. Спицы опять замелькали у нее в руках.

– Дайте подумать. Мой отец любил радостные гимны.

– Я тоже их люблю, мистер Кэйн! – воскликнула Джунипер.

Софи равнодушно смотрела в окно на проплывающий мимо унылый пейзаж.

Габриэль решил оставить ее в покое. Хватит и того, что она им подпевала.

– Я знаю один хороший гимн! – вдруг сказал он, вспомнив любимый гимн своего отца. Он откашлялся и запел. Может быть, ему удастся соблазнить Софи своим сладкоголосым пением, как делали древние трубадуры?

Затянув новый гимн, он покосился на своих попутчиц, чтобы узнать, как им понравился его выбор. К удивлению Габриэля, Джунипер уронила вязание на колени и тревожно взглянула на Софи.

Увидев реакцию Софи, он тотчас оборвал свое пение.

Она сидела, зажав рот обеими руками, чудесный румянец погас, а из прекрасных, словно зеленый нефрит в обрамлении белого мрамора, вмиг потускневших глаз готовы были хлынуть слезы. Он вскочил с места:

– Софи! Ради Бога, прости. Я не хотел…

– Ничего! – крикнула она и кинулась к выходу из вагона, как будто за ней гнались демоны ада. Тибальт выпрыгнул из корзины и с лаем устремился за своей хозяйкой. Но она пронеслась мимо него и мужчин, которые слушали их пение, и скрылась за дверью.

Габриэль ошеломленно уставился на тетушку Джунипер и беспомощно развел руками:

– Что я такого сделал?

– О Боже! – Джунипер прижала ладони к щекам. – Боже! Этот гимн играли на его похоронах. С тех пор Софи не может его слышать.

– На чьих похоронах?

– На похоронах Джошуа.

– Какого Джошуа?

Но Джунипер лишь посмотрела на него своими огромными печальными глазами. Ее лицо было белым как полотно.

– Простите, мистер Кэйн, – сказала она, покачав головой. – Софи не разрешает мне ничего рассказывать.

Черт бы побрал Софи с ее секретами! Уложив Тибальта обратно в корзину, Габриэль поспешил за Софи.

Он настиг ее секундой раньше, чем она закрылась в своем купе, и уперся в дверь ладонями. Она не смогла его оттолкнуть.

– Прекрати, Софи. Мне надо с тобой поговорить.

– Убирайся!

– Нет.

– Будь ты проклят!

Она отпустила дверь, и Габриэль, едва удержавшись на ногах, ворвался в купе. Софи бросилась на мягкое сиденье, служившее ночью кроватью, и ударила кулаком по его спинке. Сердце Габриэля наполнилось жалостью.

Ему захотелось утешить Софи в ее горе. В том, что это настоящее горе, а не мимолетный всплеск эмоций, он не сомневался.

Он сел рядом и положил руку на ее дрожащие плечи.

– Софи, Софи, что мне с тобой делать?

– Ничего! – гневно выдохнула она. – Оставь меня в покое!

– Ни за что. – Габриэль погладил ее напряженные плечи и спину. – Прости меня, Софи. Я не знал, что этот гимн навеет на тебя печальные воспоминания.

– Конечно. Откуда ты мог знать? – чуть слышно пробормотала она.

– Послушай, Софи, – ласково сказал он, – может быть, тебе стоит рассказать…

– Нет!

Он вздохнул:

– Иногда это помогает.

– Нет.

Габриэль замолчал. Впервые за много лет он попытался вспомнить, что делал отец, столкнувшись с людским горем. Отец никогда не сдавался, как бы трудно ему ни было. Он умел вызывать людей на откровенность, и это отцовское качество нравилось Габриэлю. У его отца было призвание.

Габриэль не чувствовал в себе такого же призвания, но прекрасно знал, что посоветовал бы ему отец в данном случае. Преподобный Джордж Кэйн считал, что исповедь очищает. Если человек не избавляется от своих тайн, они начинают подтачивать его изнутри.

Габриэль верил, что за душой у Софи нет никаких преступлений, но понимал, что она тоже нуждается в исповеди.

Интересно, имеет ли это какое-то отношение к Иво Хардвику? Он прищурился.

И кто такой Джошуа?

Он ласково обнял Софи, приложив ее голову к своему плечу, и начал нежно баюкать, шепча на ухо слова утешения:

– Не плачь, Софи. У всех нас свое горе. Время обычно лечит душевные раны, по крайней мере поверхностно. Глубокие раны болят дольше, но и они в конце концов затягиваются.

– Откуда ты знаешь? – спросила Софи. К ней вернулась часть утраченного боевого запала.

– Поверь мне, на мою долю выпало немало огорчений.

Софи продолжала рыдать.

– Кто такой Джошуа, Софи? – спросил Габриэль.

Она резко отпрянула, как от смертельного удара. По лицу ее катились слезы. Ее глаза напоминали два изумруда, притопленных водой.

– Как… как ты узнал про Джошуа? Если тебе наболтала Джунипер…

Он попытался опять притянуть ее к груди, но она отстранилась.

– Успокойся, Софи. Джунипер сказала только, что этот гимн играли на похоронах Джошуа. Она не сказала, кто такой Джошуа.