Остров бесконечной любви - Диана Чавиано Страница 32

Поскольку ему теперь приходилось перемещаться по кварталу в одиночку, Юан взялся предупреждать правнука об опасностях, которые самому мальчику казались воображаемыми.

– Если увидишь парня, одетого как белые богачи, – обходи такого стороной. Очень может быть, что это один из гангстеров, которые вымогают деньги у достойных коммерсантов. И если увидишь, что кто-нибудь на улице кричит и раздает бумажки, – тоже не приближайся: поблизости может оказаться полицейский, и тебя арестуют как пособника профсоюзных вожаков… – И старик в том же духе перечислял всевозможные бедствия, подстерегающие мальчика в жизни. Паблито, однако же, подмечал, что его прадед находит более мягкие слова именно для агитаторов из профсоюзов, для «революционеров», как он иногда их именовал. Мальчик несколько раз пытался спросить, чем эти люди занимаются, но Юан отвечал сухо:

– Ты еще не в том возрасте, чтобы интересоваться такими делами. Сначала выучись, а после посмотрим.

И Пабло сидел в классе вместе с другими детьми, силясь угадать тему урока с помощью иллюстраций и значков, однако его корявый испанский вызывал только насмешки. И хотя ему помогали учиться двое ребят с китайскими корнями, он всегда возвращался домой расстроенный. Но все равно мальчик старательно испещрял свою тетрадку странными картинками и повторял задания, коверкая язык. А по вечерам Пабло отправлялся поболтать с прадедушкой. Больше всего на свете он ценил истории, которые – как мальчику иногда казалось – возникают прямо из цикла легенд династии Хань. В этих рассказах был один персонаж, который нравился мальчику больше всех. Прадедушка называл его Будда Просветленный. Вероятно, тот был великим колдуном, потому что, хотя Юан и не всегда понимал, что говорил Будда, он не мог перестать повсюду следовать за своим героем. А еще Юан часто упоминал про свет, который возникал при его появлении.

– Акун, – просил мальчик чуть ли не каждый день на своей обычной смеси китайского и испанского, – расскажи мне о Просветленном Будде, с которым ты отправился на войну.

– А, про досточтимого апака Хосе Марти?

– Да, Малти, – поторапливал мальчик, сражаясь со звуком «р».

– О великом святом…

И прадедушка принимался рассказывать про апостола кубинской независимости, портрет которого висел во всех классах; и он вспоминал вечер их знакомства, когда свобода была еще только мечтой. И как этот человек, совсем еще мальчик, угодил в тюрьму и должен был таскать цепь с огромным ядром; и что из этой цепи он потом сделал кольцо и всегда его носил, чтобы не забывать о своем бесчестье.

– А что еще? – донимал мальчик, когда прадедушка начинал клевать носом.

– Я устал, – жаловался старик.

– Ну ладно, акун, хочешь – я включу радио?

И тогда они садились слушать новости, приходившие из далекой страны, которую Паг Ли уже начинал забывать.

А пока мальчик учился узнавать свою новую страну, Мануэль и Роса обзаводились клиентами: людей привлекала хорошая репутация прачечной, и заказов становилось все больше. Вскоре семье пришлось нанять одного из земляков, который разносил выстиранное белье по домам. Иногда мальчику тоже поручали доставлять белье, а поскольку его родители не умели читать и писать по-испански, Паблито стал заучивать прозвища, которыми они наделяли заказчиков.

– Отнеси этот костюм мулату с родинкой на лбу, а два свертка – пройдошливой старухе.

И Пабло искал костюм с бирочкой, на которой по-китайски было написано «мулат с родинкой», и два перевязанных свертка с надписью «старая ведьма» и доставлял вещи владельцам. Таким же образом мальчик фиксировал и имена клиентов, у которых забирал грязную одежду. Прямо на глазах у дона Эфраина дель Рио он выводил: «женоподобный дундук», а на вещах сеньориты Марианы, которая брала на себя труд произносить свое имя по слогам («Ма-ри-а-на»), чтобы китайчонок правильно расслышал, он с серьезнейшим видом царапал «хозяйка хромой собаки», а на бирке жены булочника – «балаболка», и так далее.

Первое время было для Паг Ли временем открытий. Постепенно задания на уроках начали обретать смысл. Учительница, заметив интерес китайца к учебе, взялась ему помогать – но это оборачивалось удвоением домашней работы.

Теперь у мальчика оставалось меньше времени на разговоры с прадедушкой. Из школы он возвращался вприпрыжку, слушая песни, долетавшие из баров, куда музыканты заходили поесть или выпить. Паг Ли не останавливался их послушать, но ему очень нравилась эта прилипчивая музыка, будоражащая кровь. Он пробегал мимо, не задерживаясь у двери старого Юана, и сразу же с головой зарывался в свои тетрадки, пока мать не велела умываться и ужинать.

Так прошло много месяцев – год, потом второй… И однажды Паг Ли, первородный сын Росы и Мануэля Вонг, окончательно превратился в юного Паблито, которого друзья, узнав год его рождения, тоже начали называть Тигренком.

В какой-нибудь стране в другом полушарии уже наступила бы осень, но в карибской столице все было иначе. Ветер развевал волосы горожан, задирал дамам юбки и колыхал флаги на правительственных зданиях. И это был единственный признак перемены в погоде, потому что солнце палило все так же немилосердно.

Тигренок возвращался из харчевни на углу, выполнив отцовское поручение: он сделал очередную недельную ставку в болите – подпольной лотерее, в которой участвовали все кубинцы, а китайцы – особенно рьяно. Страсть к игре была у них почти что генетической, так что знаменитая китайская шарада, привезенная на остров первыми эмигрантами, заразила и видоизменила все остальное население. Не было кубинца, который не знал бы наизусть их цифровую символику.

Шарада представляла собой фигуру китайца, тело которого было испещрено изображениями и цифрами: на макушке была лошадь (номер 1), на ухе – бабочка (2), на другом ухе – моряк (3), на губах – кот (4)… и так до тридцати трех. Однако болита состояла из ста номеров, поэтому в нее добавили новые символы.

Прошлой ночью матери Тигренка приснилось, что большой ливень унес ее новые туфли. Приняв во внимание эти два элемента – воду и обувь, семья Вонг порешила ставить на номер 11, который, хотя и соответствовал петуху, означал также и дождь; а еще на 31, который, хотя и означал стадо, мог быть также и обувью. Это разнообразие допущений было обусловлено тем, что в ходу уже были и другие шарады – кубинская, американская и индейская. Однако самой популярной, той, которую все знали наизусть, оставалась китайская.

Пабло даже не успел войти в бар, где принимал ставки болитеро Чонг. Еще издали он увидел, что Чонг беседует с каким-то необычным типом – их соотечественником в европейском костюме и при галстуке, с тонкими подстриженными усиками, – странный видок для китайца… по крайней мере, для тех, с кем Паг Ли был знаком. У Чонга на лице был написан страх, он все время озирался по сторонам. Что с ним – ждет помощи или боится, что его увидят? Интуиция подсказала юноше, что лучше держаться на расстоянии. Он притворился, что читает киношные афиши, а сам исподтишка смотрел, как Чонг открывает кассу, достает деньги и отдает своему гостю. И в памяти Паг Ли вспыхнули слова: «Если увидишь парня, одетого как белые богачи, – обходи такого стороной. Очень может быть, что это один из гангстеров, которые вымогают деньги у достойных коммерсантов», – советовал Юан. Что ж, болиту достойным делом называть не совсем правильно, однако китаец Чонг зла никому не делал. Он всегда сидел в своем уголке, приветствовал земляков, помогал советами тем, кто к нему обращался.