И пронзит душу любовь - Марина Бойко Страница 34

– Это ты своему любовнику расскажешь.

– Любовнику? Хм, как же вы хорошо осведомлены.

– Значит, ты отрицаешь, тот факт, что именно ты убийца своего мужа?

– Да вы что! С ума тут все сошли?! Безусловно, отрицаю!

– Все опрошенные соседи утверждают, что вы ругались, а после того как ты уехала на съемную квартиру к своему любовнику Гуляева Артема обнаружили мертвым.

– Ведь можно доказать, что когда я покинула квартиру мой муж был еще жив. Какое время смерти у него? Вахтер дома, в котором я находилась, как вы выразились: «у любовника» может подтвердить, во сколько я пришла.

– А кому это надо?

– Извините, сейчас я не поняла вас…, – Арина замялась и немного растерялась.

– Вот посиди, подумай, – ответил он и вызвал в кабинет сержанта для того чтобы Самойлову отвели в камеру.

Заложив руки за спину, по плохо освещенному и холодному коридору Самойлову вели в камеру предварительного заключения.

– Товарищ милиционер, дай закурить! А? – взявшись за решетку камеры обеими руками, произнесла одна из заключенных.

– Тамбовский волк тебе товарищ, гражданочка! – ответил ей сержант.

– А? Ну, ты и грубиян, начальник, – с расстроенным выражением лица женщина села на свое место в камере.

– Вот принимай пополнение, – сказал он и, сняв наручники с Самойловой, открыл камеру, в которую Арина неохотно зашла.

Сокамерницей Самойловой оказалась неприятная, пухлая женщина на вид тридцати пяти лет. Кровяная гематома под ее глазом была еще совсем свежая, съехавший с головы на бок парик выдавал ее настоящие рыжие и редкие волосы. Нелепо были накрашены и ее губы: ярко-красная помада выходила за контур губ, а ее брови слишком уж сильно были черными из-за сильной обводки карандашом. Одета она была также вызывающе: короткая, малиновая юбка, топик с глубоким декольте, из-под которого виднелся обвисший живот с объемными складками. Она сидела, закинув ногу за ногу и, напевала: «Ой, цветет калина, в поле у ручья. Парня молодого, полюбила я…». Арине песнопение соседки не только мешало, но и раздражало.

– Эй, чувырла, тебя, за что здесь закрыли? – обратилась к Самойловой рыжеволосая женщина с не аккуратно, но ярко накрашенными губами.

– За убийство, – ответила Арина. Пьяную певицу такой ответ удовлетворил, и она сразу замолчала, после чего легла на свою койку и громко захрапела.

Самойлова потеряла счет времени. Заснуть она так и не смогла. Ей казалось, что время шло слишком медленно, а потом слишком быстро. Так прошли сутки. Лежа на твердой и неудобной шконке, матрац которой вонял чем-то специфическим, она думала о Гуляеве. Не смотря на то, что он оказался настоящим скотом, ей было жалко его. Самойлова не желала ему смерти, но очень хотела, чтобы он исчез из ее жизни, так и произошло. Теперь она вдова, а больше всего ее радовало, что ее никто не будет бить, обзывать проституткой, воровать у нее деньги. Самойлова даже почувствовала какое-то облегчение. Когда она узнала о смерти Артема с «души, словно камень упал». Она только собралась с мыслями, как ее вызвали на допрос.

– Где мой адвокат? – громко говорила Арина в кабинете следователя, который допрашивал ее вчера.

– Послушай сюда, не будет тебе ни адвоката, ни прокурора, а будет тебе светить, как минимум лет пять зоны, – ответил ей следователь.

Самойлова посмотрела ему в глаза. Пустые и бездонные глаза, в которых совершенно ничего не отражалось.

– Что вам нужно? – спросила Самойлова.

Следователь на вопрос Арины не ответил. Не много подумавши, он подошел к сейфу и достал фотографию. Когда она взяла снимок в руки, то чуть не потеряла сознание. Фото выпало из ее трясущихся рук.

– Вижу, что узнала, – говорил следователь. Самойлов взяла себя в руки и подняла фото. Она его сразу узнала. Это был Борисов Андрей. Как можно было не узнать человека, которого, она любила и любит до сих пор.

Его сфотографировали спонтанно. На фотографии он не позировал, а скорей всего куда-то спешил. В уголку была дата снимка: 2007 год.

– Да, узнала. Точнее раньше знала.

– Ну, вот и замечательно! – обрадовался следователь. Он выхватил фотографию из рук Арины и обратно спрятал ее в сейф.

– Это подписка о не выезде, подпиши, – приказным тоном, сказал майор, подсовывая Арине лист бумаги. Она равнодушно посмотрела на рядом стоящего мужчину, а потом перевела свой взгляд на документ и поставила свою роспись.

– Завтра в восемь на Набережной, там и поговорим. А пока ты свободна.

***

Самойлова вышла из районного отделения милиции, когда уже совсем рассвело. Утро показалось ей серым и хмурым. На землю стелился туман, по небу быстро проплывали тяжелые, сумрачные облака. С деревьев опадали последние желтые листья. На улице было промозгло и сыро. Но Арина шла в эйфории. Ей хотелось жить радоваться и верить, что впереди ее ждет долгожданная встреча с Арбатом.

«Я так давно его не видела. Он изменился, стал еще более мужественным, красивым. Ах, Андрей я не могу себя больше обманывать, я люблю тебя! Очень люблю».

Арина поймала такси и направилась на работу. Всю дорогу из ее головы никак не выходил Борисов. В своих мыслях она задавала себе вопросы, на которые пока не знала ответов, но всему свое время.

Самойлова ворвалась в кабинет Евгения Геннадьевича, когда он весело разговаривал по телефону, закинув ноги на стол. Увидев Арину, он изменился в лице и сразу убрал ноги со стола, и тут же бросил телефонную трубку, переключаясь только на нее.

– Что случилось? Почему ты в таком виде? Тебя избили?

– Ты как будто не знаешь. Тебя вчера ждала. Почему ты вчера не пришел, специально хотел меня сдать полиции? Один раз не получилось меня посадить, решил второй раз попробовать?

– Что ты такое говоришь? – возмутился Мовсикян, а после чего поднялся с кресла и медленно подошел к Арине.

– Я хочу написать заявления об увольнении, – она решила, что спорить с ним бесполезно. Мовсикян ее предал и чтобы он не сказал она все равно останется при своем мнении.

– Какое заявление? Ты из-за того, что я не пришел? Извини я не смог.

– А из-за чего ты не смог прийти? Что же тебе помешало?

– Не уходи, пожалуйста! – просил жалостливо он, пытаясь прикоснуться к ней.

– Нет. Ты трус Мовсикян. Ты предал меня уже во второй раз. Предашь и в третий!

– Арина прости, я не знал, что так к тебе привяжусь. Ты действительно мне очень понравилась. Я постоянно думаю о тебе…

– Я тебя никогда не прощу! – строго сказала Самойлова, не дав договорить Мовсикяну.

– Очень жаль, – он поправил пиджак и гордо продолжил:

– Пиши заявление, я подпишу.

Мовсикян действительно за короткое время привязался к Самойловой. После трагической гибели жены и дочери он себе пообещал, что все оставшиеся дни посвятит холостяцкой жизни и не одна женщина не в силах завоевать его сердце, так тяжело он переживал потерю самых близких для него людей, но теперь сам засомневался в своих обещаниях. После ухода Самойловой Мовсикян был готов на что угодно, даже на официальное узаконивание их отношений. И как вернуть ее он не знал, армянская гордость не позволяла унижаться перед женщиной. Мовсикян также понимал, что не прав, но свою вину признавать не хотел.