Когда падают звезды… - Вайолетт Лайонз Страница 37

Сильвия с изумлением выслушала эту речь, опять не понимая, где юмор, а где – правда.

– Слушай, хватит мне голову морочить, – взмолилась она наконец. – Ты можешь хоть что-нибудь сказать попросту? Разве ты не мусульманин?

– Я? – засмеялся Джеффри. – Я католик, разве я тебе не говорил?

– Ни слова, – пораженно сказала девушка. – Час от часу не легче!

– Но, ты знаешь, я совершенно не испытываю любви и почтения к папской церкви. Ничего не имею против, если нас обвенчают по протестантскому обряду. Ведь ты из протестантской семьи?

– Так, – сказала Сильвия. – Рассказывай немедленно! Каким образом сын арабского, ну хорошо, берберского… м-м-м… не знаю кого, может быть католиком? И почему у тебя испанская фамилия? И как, в конце концов, тебя на самом деле зовут?

– Меня зовут Джеффри Альварес, я тебе уже представлялся. А по-арабски меня зовут Джафар-аль-Исмаил, поскольку имя моего отца – Исмаил. Это я тебе тоже уже сказал. Я вообще тебе ни разу не соврал.

– Я больше не могу! Если ты мне немедленно не расскажешь, как все это получилось, я просто лопну от любопытства, – воскликнула девушка. – Я намерена немедленно выслушать рассказ о твоей жизни. Нам все равно еще несколько часов нечего делать.

– Может, мы лучше выпьем чего-нибудь? Хочешь мартини? Или сока? Или, может быть, минеральной воды? Нет, мороженого? – соблазнительно прошептал Джеффри ей в самое ушко, намеренно щекоча губами шею.

– Я хочу только правды! – патетически заявила Сильвия, пытаясь не засмеяться от щекотки. – Иначе…

– Ну, из окна самолета ты не вылезешь, – проговорил Джеффри. – Я надеюсь. – Он на всякий случай искоса на нее взглянул.

– Я просто лягу спать и до самого Нью-Йорка или… – не помню, где там у нас дозаправка, – не буду с тобой разговаривать, – пообещала девушка.

– Но, милая! Это же жестоко!

– Все, я уже сплю, – сказала она, отворачиваясь от него и снова пытаясь устроиться в кресле.

– Ладно, счастье мое, – сдался Джеффри. – После такой угрозы мне остается только подчиниться.

Сильвия немедленно повернулась обратно.

– Рассказывай! – приказала она.

– Моя мать… – начал Джеффри со вздохом. – Черт, не могу, – воскликнул он вдруг. – Просто какой-то английский роман восемнадцатого века! «История Тома Джонса, найденыша». Не успею я дойти до половины, как ты умрешь от тоски. У тебя уже на лице все признаки смертельного утомления. Иди лучше ко мне на колени, я тебя немедленно вылечу.

– Ничего подобного, – возмутилась Сильвия, – я просто приготовилась внимательно тебя слушать. Потом, я тут очень удобно сижу, так что нечего соблазнять меня своими коленями. Зря рассчитываешь, что тебе удастся увильнуть, ты дал мне слово, и я не собираюсь тебя от него освобождать.

– Ну ладно, – страдальчески сморщившись, простонал он, – если ты вознамерилась наложить на меня такую епитимию за мои грехи, то лучше сейчас. Когда мы прилетим, у нас с тобой найдутся дела поинтереснее.

– Разумеется, – заверила его девушка. – Начинай.

– Хорошо, только не перебивай и потом не жалуйся, – пробурчал Джеф. – Итак, моя мать была дочерью испанских монархистов, бежавших от революции в 1932 году. Они обосновались в Бостоне, так как сеньор Альварес, бывший преподаватель Саламанки, был приглашен читать лекции в Гарвардский университет. Он считался известным в академических кругах специалистом по древним американским культурам. Мой дед был, как полагается, истовым католиком, к американцам, да и почти ко всем окружающим относился с надменным презрением, а английским языком пользовался только на службе. Дома все говорили исключительно по-испански. Разумеется, сеньор Альварес рассчитывал на то, что «беспорядки» в Испании быстро кончатся и семья вернется на родину. Но время шло, а беспорядки все не кончались, мало того, в 1939 году к власти пришел Франко, так что даже деду пришлось признать, что в Штаты семья приехала надолго, если не навсегда.

Моей матери в 32 году было 9 лет. Дети быстро адаптируются, поэтому Тереза скоро научилась неплохо болтать по-английски, ведь ей пришлось ходить в американскую школу. Жена сеньора Альвареса была тихая набожная женщина, трепетавшая перед своим мужем, никогда нигде не работавшая и почти не выходившая из дома. Сам же дед был человеком замкнутым, желчным и обиженным на жизнь в целом. Вот в такой обстановке пришлось расти моей матери.

– Я еще тебя не утомил, радость моя? – с надеждой спросил Альварес, которому не очень-то приятно было все это вспоминать.

– Да что ты, – упрямо отозвалась Сильвия, – у тебя талант рассказчика, я просто заслушалась.

– Ладно, – сказал польщенный Джеффри. – Тогда о моем загадочном папочке. Зовут его, как я уже упоминал, Исмаил. Исмаил-Аль-Хасан. Он происходит из старинной и знатной берберской семьи, условно скажем, княжеской, если сравнивать с европейскими понятиями. Когда ему было 19 лет, отец послал его в Америку учиться. Он поступил в Гарвардский университет. Тогда в Европе начались проблемы – дело было перед самой войной, а как ты знаешь, я надеюсь, Марокко до недавнего времени считалась колонией Испании и Франции. К тому же моему деду хотелось, чтобы у сына было хорошее образование, мальчик с детства подавал надежды.

Я так и не понял, как отцу удалось познакомиться с матерью, они оба почему-то не захотели мне об этом рассказывать. Отец в молодости был, да и сейчас еще остается, весьма эффектным мужчиной. Он высокий и широкоплечий, и всегда пользовался большим успехом у противоположного пола. Мать, видимо, тут же в него влюбилась, не думая о последствиях. Ей было всего восемнадцать лет, а обстановка в доме напоминала католический монастырь – можешь мне поверить, я сам прожил там десять лет. Разумеется, девушке очень хотелось оттуда вырваться, ведь отец даже не позволял ей пойти на работу, и Терезе приходилось почти все время сидеть дома с матерью.

В общем, так или иначе, у молодых людей начался бурный роман, который, естественно, нужно было скрывать от всего света, а тем более, от ее родителей. Ума не приложу, как они умудрялись встречаться в таких смертельно опасных условиях. Можно было предположить, какой будет реакция католика, да к тому же испанца-националиста, на то, что его единственная дочь связалась с каким-то марокканцем, пусть даже знатного происхождения. Ведь отец, понятно, был мусульманином, а семья матери, как я уже говорил, принадлежала к ревностным поклонникам католицизма. Реакцию деда с отцовской стороны тоже легко можно было представить – в его глазах все испанцы были проклятыми колонизаторами.

В общем, положение было ужасающим, но молодые люди сначала, наверное, об этом мало думали, поскольку души друг в друге не чаяли. Встречались они где попало, урывками, что им быстро надоело, так что через некоторое время им пришла в голову удачная идея пожениться. Разумеется, зарегистрировались они тайно, и брак мог быть только гражданским из-за разницы в вероисповедании. Тогда отцу исполнилось двадцать два года, а матери – девятнадцать.