Мышеловка - Яна Лари Страница 37

– Дай мне объясниться... – осторожно касаюсь его ладони, но он сбрасывает мои пальцы, грубо толкая в сторону.

– Пошли, – "доиграем этот фарс, а объяснять буду я. Дома" – вот развёрнутый контекст его приказа, который я убито читаю в суженных зрачках. Теперь идея провести ночь на цепи во дворе кажется избавлением. Милосердным и недосягаемым, потому что моя попытка защитить своё будущее разочаровала его до того уровня, когда шансов исправиться попросту не дают.

Встать на колено* – Когда у цыганки рождается сын, мужчина становится на колено – это высший признак благодарности, (к девочке первые полгода может даже не подойти).

Я сижу в машине мужа, на переднем сидении, содрогаясь от агрессивных ритмов бас-гитары. По сцепленным на коленях пальцам играет дрожь, в голове разрываются барабаны, но больше всего по вискам шибает напряжённое молчание Драгоша. Он не вымолвил ни слова, даже пока его родители в один голос возмущались вопиющей развязности, с которой я якобы кинулась зажиматься с ним у машины. Папаша так вообще многозначительно напомнил, что нормальный мужик с первых дней брака должен поколачивать жену в профилактических целях и с сожалением вспоминал золотые времена, когда жених уже на свадьбе стегал свою женщину кнутом, приучая к хозяйской руке.

Драгош слишком многое спустил мне с рук, чтобы я опасалась побоев, но и нервов потрепал достаточно, чтобы не понимать последствий. Расчёт моего тюремщика прост – шрамы от унижения почти не заживают, а стало быть, кого-то этой ночью "разукрасят". Единственным лучом света в кромешном мраке обстоятельств остается его выдержанная манера вождения, по крайней мере, разбиться по причине лихачества нам точно не грозит.

Плавно заехав в гараж, он оставляет фары гореть и закуривает. Смотрит в лобовое стекло. Долго, муторно, выцеживая последние капли моей смелости. За первой сигаретой – вторая. Одновременно с щелчком зажигалки вырубает музыку, погружая нас в омут тяжёлой задымленной тишины. Невысказанные оправдания давят на грудь, вжимая глубже в сидение, но стрельнув нерешительным взглядом в хмурый профиль мужа, лишь поджимаю губы и тяну руку к двери.

– Куда? – Драгош на меня по-прежнему не смотрит, улыбается в пустоту до напряжённых скул и ритмично постукивает зажигалкой по рулю. – Тебя кто-то отпустил?

У него усталые круги под глазами, такие же, как у меня. Разбитость, запах кожаного салона, взаимные претензии, вишнёвый дым. Один аромат на двоих – злость и... страсть. И неизвестно, что страшнее: разочароваться в нём или влюбиться. Хотя чего гадать, он, похоже, уже решил нашу участь.

– Значит, в машине будешь линчевать, – невесело хмыкаю, обхватывая пальцами ручку своей двери. Хрупкая иллюзия, что в моей власти в любой момент поставить точку.

– Ну, извини, – с издёвкой разводит он руками, выдыхая дым в приспущенное окно, – иначе не заслужила. В первый раз я тебя простил, во второй – пусть не сразу, но поверил. Тебе показалось мало. Понравился вкус безнаказанности... Долго собиралась водить меня нос? Делить со мной постель, душу мне рвать глазами своими честными и втихую пичкать себя всякой дрянью?

– Ты так говоришь, будто оставил мне выбор. Кому из твоих женщин растить нашего сына? Той, у которой ночью был, её соседке, или может бедняжке Заре?

Драгош хрипло смеётся, яростно пригвождая окурок в пепельницу.

– А если осечка, Рада? – всё так же зло улыбаясь, он сгребает полы моей куртки, сминая в кулаке лакированную кожу и натягивая её жёстким корсетом в районе живота. Натягивает туго, до дробной паники в груди, но в разы больше пугает скрашенным надрывом тоном. – Если вот тут под твоим сердцем вдруг забьётся второе, тоже вырвешь из себя, как делаешь это с покорностью мужчине, с честью, с традициями? Ты так рьяно копируешь замашки гаджо, что грех не вколотить в тебя разницу. Пора тебя познакомить с обратной стороной такой свободы.

– Всё-таки будешь бить, – горько выдыхаю ему в губы, внутренне сжимаясь и заранее проклиная свой низкий болевой порог.

Драгош желчно ухмыляется, качая головой.

– Не бить – драть. Прямо в машине. Как дешёвую, глупую шмару, которой стыдно марать свой дом и неохота терпеть до отеля. А всё почему? Потому что удобство бестолковой вещи никого не волнует. В неё справляют нужду и пинком под зад футболят из жизни. Ты же этого хочешь – испытать на своей шкуре хваленую вседозволенность.

У меня срывает дыхание от случайного, но такого разгромного попадания. Именно так со мной уже раз поступили. Страйк, чтоб тебя!

– Да что ты знаешь обо мне, чтоб так распинать? – толкаю его в грудь, суматошно дёргая ручку. Я не могу позволить протащить себя второй раз через это болото. Пусть наказывает, как хочет, но только не здесь. Меня добьёт если и он поступит так же.

– А ты, Рада? Ты меня знаешь? – отстранившись, Драгош откидывается на своё кресло и, гулко выдохнув в закрывшие лицо ладони, добавляет: – Почему решаешь за меня, как я бы сделал?

Потому что один раз обожглась и не могу на горячем пепелище отстроить веру заново. Свежо всё. Нарывает. Что угодно, только не второй такой удар.

Подозрительно глянув на затихшего супруга, решаю не искушать судьбу, подкармливая его гнев своим присутствием. Он колеблется, пытается совладать с самим собой, я вижу это. Вижу упрямую линию губ, вздутые на шее вены. И воздух в салоне не то, что тяжелеет, он весь искрит как молния при буре. Ну его в баню... Дёрнув таки ручку, пытаюсь сорваться с места подстёгиваемая раздавшимся над ухом рыком:

– Стоять я сказал!

Секундная заминка необходимая на то, чтобы открыть дверь, даёт ему время вцепиться в шиворот моей куртки. Я дёргаюсь раз, второй... безуспешно, Драгош держит меня мёртвой хваткой, которую явно не разжать каким-то рывком. Холодея, начинаю изворачиваться, избавляясь уже не от хватки, а от самой вещи и, когда это удаётся, его недоверчивый, но азартный смешок шевелит волосы на моём затылке.

Хлопает дверца машины, ударяя в спину аффектом и пуская по позвоночнику волну ледяной дрожи. Балетки скользят по влажной плитке, потом ключ от двери так и скачет в пальцах, утыкаясь куда угодно, только не в замок. Долгожданный щелчок, три поворота налево, а позади уже мерно стучат его ботинки. Главное не оборачиваться, потому что вряд ли есть что-то более жуткое, чем глянуть в глаза крадущемуся следом хищнику. Пока его не видишь, проще дорисовать себе мирный исход.

Обувь я скидываю ещё на пороге. Онемевшие ступни пересчитывают ступеньки так быстро, что я начинаю верить в наличие у себя крыльев, хотя уместнее бы было обзавестись бронёй или на худой конец парой лишних жизней. Впереди двери спальни, открытое окно, тупик и короткая вспышка осознания, что всё – попытки закончились. Остаётся покориться. Довериться и будь что будет. Закрываю глаза, чтобы забить мандраж поглубже и тут же вздрагиваю, понимая, что больше не одна.

– Не советую от меня бегать, – его выдох скользит по моему виску. Теплом по коже, холодом по венам. – Бежать от судьбы, всё равно, что носиться по кругу. Только зря загоняешься.