Язон четырех морей - Жюльетта Бенцони Страница 39

– Откуда вы знаете? Он свободно может отсутствовать весь день.

– Да, но мне известно из достоверного источника, что завтра вечером, в восемь часов, у него дома будет очень важная встреча. Так что он будет у себя.

Марианна с любопытством посмотрела на Кранмера.

– Как вам удается быть таким осведомленным? Можно подумать, что прежде чем назначить встречу или принять какое-нибудь решение, Язон сначала советуется с вами.

– Дорогая, в ремесле, которым я занимаюсь, знание всего, что касается друзей или врагов, очень часто является просто вопросом жизни или смерти. После всего вы вольны не верить мне и действовать, как вам покажется нужным, но не ставьте мне в вину, если ваше легкомыслие обернется катастрофой…

Марианна сделала нетерпеливое движение. Она думала только об одном: увидеть, как он уйдет, а затем, не теряя ни минуты, мчаться поскорее к Язону, чтобы получить уверенность, что он не пойдет на это безрассудное свидание. Но то, о чем она думала, так ясно отражалось на ее лице, что Кранмеру не составило труда все понять. Небрежно, словно дело шло о чем-то, не имеющем никакого значения, он заметил, рассеянно расправляя пальцем складку своего высокого галстука:

– Ехать сейчас в Пасси вряд ли будет благоразумно, ибо вас там ждет не особенно ласковый прием… Сеньора Пилар – ее ведь так зовут – оберегает свое семейное счастье так же ревностно, как и первый Язон знаменитое Золотое руно. Вы увидите только ее одну, тогда как, уверяю вас, завтра вечером наша грациозная дама будет находиться в Мортфонтене у этой странной королевы Испании, созданной при помощи мелкобуржуазной псевдореволюции. Так вот, несчастная королева Юлия, раз уж так ее надо называть, считает своим долгом привлекать к себе все, что имеет хоть малейшую связь с Испанией, где, впрочем, никогда не ступала ее нога, ибо ее благородный супруг предпочитает оставлять ее в своем закутке. На чем я остановился?..

– На том, что вы собрались уйти! – раздраженно бросила Марианна.

– Немного терпения! Я готов проявить рыцарство, а это стоит нескольких мгновений. Так я сказал… ах да! Что завтра ее не будет дома, что для вас, дорогая княгиня, дорога будет открыта и что, если Бофор не полный дурак, он не позволит вам вернуться сюда раньше утра.

Щеки Марианны запылали, тогда как ее сердце пропустило один удар. То, что подразумевалось в последних словах Кранмера, было более чем ясно! Но если открывшаяся в них перспектива заставляла ее трепетать от счастья, они невольно приняли в его циничных устах неприятную ей двусмысленность. Такого рода благословение, которое ей отпустил Франсис, казалось, оскверняло ее любовь.

– Какая внимательность! – с горечью усмехнулась она. – Право слово, можно подумать, что цель вашей жизни состоит в том, чтобы любой ценой бросить меня в объятия господина Бофора?

Кранмер пощупал в кармане банкноты.

– Двадцать пять тысяч ливров – кругленькая сумма, – небрежно заметил он.

Затем его поведение мгновенно изменилось. Бросившись к Марианне, он схватил ее запястье и сжал до боли, загремев разъяренным голосом:

– Лицемерка! Маленькая грязная лицемерка! У тебя даже не хватает смелости признаться в своей любви! Но достаточно было посмотреть на выражение твоего лица в театральной ложе, чтобы понять, что ты готова лопнуть от желания принадлежать ему. Только это было бы слишком унизительно признать, что после фарса в Селтоне, после твоего важничания и добродетельного негодования ты кончила тем, что полюбила его! Сколько бессонных ночей ты растратила в сожалениях о несбывшемся? Скажи? Сколько?

Резким движением Марианна освободила руку, подбежала к кровати и схватила позолоченную шишечку сонетки.

– Уходите! Вы получили свои деньги, так отправляйтесь! И поскорей, иначе я позову людей!

Франсис мгновенно овладел собой. Он глубоко вздохнул, пожал плечами и медленно направился к окну.

– Не нужно! Я ухожу! Сейчас вы скажете, что я сую нос не в свои дела, и в общем-то будете правы. Но я не могу избавиться от мысли, что все могло быть совершенно… иначе, если бы вы не были такой глупой.

– А вы не таким подлым! Слушайте, Франсис, я никогда не жалела о том, что происходило, и сейчас ни о чем не жалею.

– Почему? Потому что Наполеон научил вас любви и сделал княгиней?

Не затрудняясь ответом, Марианна покачала головой.

– В Селтоне вы оказали мне неоценимую услугу, пробудив вкус к свободе. Единственным извинением, если вы заслуживаете таковое, может быть то, что вы ничего не знали обо мне. Вы считали меня вырубленной из того же дерева, что вы или ваши друзья, и это было ошибкой. Что касается Язона, – я готова на весь мир кричать, что я люблю его, и за это могу тоже поблагодарить вас, ибо до этой отвратительной сделки с вами я не любила его так! Наконец, если я о чем-то и жалею, то только о том, что сразу не поняла этого человека и не последовала за ним, как он мне предлагал в первую ночь… но, слава богу, я достаточно люблю и достаточно молода, чтобы ожидать счастье столько, сколько понадобится! Потому что я знаю, я чувствую: когда-нибудь он будет моим!

– Ну, хорошо, однако… ничего более плохого я не хочу вам пожелать.

И, не добавив ни слова, он вышел на балкон, перешагнул через перила и скользнул вниз. Какое-то мгновение подошедшая к окну Марианна видела его белые руки, вцепившиеся в кованое железо балясин. Затем раздался глухой звук падения, за которым сразу же послышались быстрые легкие шаги в направлении стены соседнего дома. Марианна, в свою очередь, вышла на балкон, пытаясь успокоить сердечное волнение и привести в порядок мысли.

Ее первым побуждением было позвать Гракха, приказать заложить лошадей и отвезти ее в Пасси, но слова Франсиса нашли дорогу в ее душу, и она не могла не признать его правоту. Кто может сказать, как поведет себя испанка, когда она появится перед нею среди ночи? Согласится ли она предупредить мужа? Или же найдет в антипатии, которую внушает ей Марианна, великолепный повод, чтобы не поверить ни одному ее слову? А если Марианна запротестует, можно вызвать скандал, который никому не принесет добра. Идея послать одного Гракха с запиской не привлекала ее, ибо она знала, что не будет иметь ни минуты покоя, пока не удостоверится в безопасности Язона. Да и трудно предположить, что, получив ее послание, Язон откажется от свидания, возможно, сулившего ему многое… Без сомнения, лучше дождаться дня и, выспавшись, отправиться к Язону.

Чувствуя стеснение в груди, Марианна провела дрожащей рукой по лбу и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоить беспорядочное биение сердца. Ночь была тихой и теплой. В ее бесконечной глубине мерцали звезды, а из сада вместе с серебристым журчанием фонтана доносился аромат роз и жимолости. В такую ночь хорошо быть вдвоем, и Марианна вздохнула, подумав о странном и настойчивом капризе судьбы, обрекавшей ее – предмет мечтаний стольких мужчин – на вечное одиночество. Жена без мужа, любовница без любовника, мать, лишенная ребенка, которого она заранее нежно любила и так часто представляла его хрупкий облик, – не было ли в том несправедливости рока? Чем занимались в этот момент мужчины, игравшие назначенную им роль в ее жизни? Тот, со странным выражением усталости в глазах, кто стремился поскорей уехать, что делал он сейчас у м-м Аткинс, этой тихой романтической женщины, вся жизнь которой была только долгим ожиданием возвращения малыша Людовика XVII? Что делал кентавр в белой маске с виллы Сант’Анна, где пугающее одиночество, казалось, отражалось в одиночестве его символической супруги? Что касается того, что мог делать Наполеон под позолоченными украшениями Компьена в обществе своей австриячки, если он не озабочен несварением желудка своей чересчур любящей пирожные супруги, то Марианна могла представить себе это без труда, но не испытывая при этом никакого страдания. Блеск и жар императорского солнца одно время ослепили ее, но солнце погрузилось в обычную супружескую постель и при этом потеряло часть сияния.