Язон четырех морей - Жюльетта Бенцони Страница 40

Гораздо более мучительным было представить Язона под угрозой смертельной опасности, но в эту минуту укрытого с Пилар в очаровательном жилище на берегу Сены, которым Марианна не один раз восхищалась. Громадный сад, расположенный террасами, должен быть полным очарования в этот ночной час, но… суровая Пилар, которая не любила Францию, способна ли она ощутить обольстительность старинного парка? Вероятно, она предпочтет, запершись в молельне, возносить молитвы Богу неумолимой справедливости!..

Внезапно движением, полным злобы, Марианна повернулась спиной к этой слишком наводящей тоску ночи и вошла и комнату. В канделябре у камина одна из свечей уже догорела, и молодая женщина задула остальные. Теперь комната освещалась только маленьким ночником у изголовья кровати, испускавшим таинственный розовый свет. Но ни уют комнаты, ни зов мягкой постели не подействовали на Марианну. Она решила, что немедленно, к каким бы это ни привело последствиям, отправится в Пасси. Она знала, что не сможет обрести покой, пока не увидит Язона, пусть даже ради этого придется выдержать схватку с ненавистной Пилар… пусть даже придется всполошить целый квартал! Но прежде всего сменить одежду.

Начав раздеваться, Марианна в первую очередь сняла шляпку из перьев и растопыренными пальцами взъерошила волосы, черными змеями скользнувшие ниже бедер. Снять муслиновое платье оказалось трудней. Раздраженная многочисленными застежками, она хотела позвать Агату, но, неожиданно вспомнив, что это платье не понравилось Язону, Марианна с гневом рванула тонкую материю, обрывая плоды трудов Леруа. Оставшись в коротенькой батистовой рубашке, она присела, чтобы сменить обувь. И в этот момент ощущение чьего-то присутствия заставило ее поднять глаза. Действительно, в просвете окна показался мужчина и застыл, пристально глядя на нее.

С возмущенным возгласом Марианна бросилась к лежавшему на кресле зеленому капоту и торопливо накинула его на себя. В темноте ей сначала показалось, что вернулся Франсис. Она только заметила светлые волосы. Но, всмотревшись, она увидела, что сходство на этом кончается, и поняла, кто перед ней, – Чернышов! Неподвижный, как мрачная статуя в своем строгом мундире, царский курьер пожирал ее глазами… Но глазами такими остановившимися и блестящими, что что-то сжало горло молодой женщине. Видимо, русский не был в нормальном состоянии. Может быть, он пьян?.. Она уже знала, что он способен поглотить невероятное количество спиртного, не теряя при этом своего достоинства.

Низким голосом, которому волнение придало бархатистость, Марианна приказала:

– Убирайтесь! Как вы посмели проникнуть ко мне?

Он не ответил, а только сделал шаг-другой вперед и, обернувшись, быстро закрыл окно. Увидев, что он собирается так же закрыть и другое, Марианна бросилась к нему и схватилась за оконный ригель.

– Я же приказала вам уйти! Вы что, оглохли? Если вы немедленно не исчезнете, я позову людей!

По-прежнему молча Чернышов схватил Марианну за плечо и так рванул, что она покатилась по ковру и, ударившись о ножку канапе, вскрикнула от боли. В это время русский спокойно закрыл второе окно, затем направился к Марианне. Он двигался как автомат, и у нее не возникло сомнения в том, что он мертвецки пьян. Когда он подошел к ней близко, ее обдало алкогольным духом.

Чтобы избавиться от него, она хотела проскользнуть под канапе, но тщетно… С той же непреодолимой силой он поднял ее и отнес на кровать, несмотря на отчаянное сопротивление. Попытка Марианны закричать оказалась бесплодной: грубая рука зажала ей рот, а от мрачного огня, горевшего в раскосых зеленых глазах русского, кровь заледенела в жилах молодой женщины.

Он на мгновение отпустил ее, чтобы оборвать золотые шнуры, удерживавшие балдахин. Падая, балдахин укрыл кровать плотной завесой, сквозь которую едва мерцал огонь ночника, а Марианна даже не успела запротестовать. В один миг ее запястья оказались привязанными к изголовью кровати. Она хотела закричать, но крик застрял у нее в горле: неумолимая рука загнала ей в рот кляп из скомканного платка.

Оказавшись почти беспомощной, Марианна извивалась, как уж, не теряя надежды избавиться от своего мучителя, но только причинила невыносимую боль привязанным рукам. Ее усилия были напрасны. Чернышов без труда разжал ей ноги и привязал их за щиколотки к ножкам кровати… Теперь Марианна, словно приготовленная для четвертования, не могла даже пошевелиться. Русский поднялся и с удовлетворением посмотрел на свою жертву.

– Ты хорошо посмеялась надо мной, Аннушка! – сказал он таким грубым голосом, что трудно было разобрать слова. – Но ты видишь, смеху конец! Ты слишком далеко зашла! Заставить меня отказаться убить этого дылду, которого ты любишь, было слишком большой глупостью, потому что я никогда не оставляю вызов без ответа. Ты затронула честь, использовав мою верность долгу, чтобы спасти своего любовника, и за это я сейчас накажу тебя…

Он говорил медленно, выдавливая слово за словом с монотонностью зубрилы, повторяющего заученный урок.

«Он сошел с ума!» – подумала Марианна, которой нетрудно было догадаться, каким образом Чернышов собирается наказать ее. Она подумала, что он изнасилует ее. И в самом деле, без сомнения считая так же, русский раскрыл капот, разорвал рубашку во всю длину и отбросил в стороны, даже пальцем не коснувшись обнаженного тела Марианны. Затем, выпрямившись во весь рост, он начал раздеваться так спокойно, словно находился в своей спальне.

Полузадушенная платком, засунутым так глубоко в горло, что он вызывал тошноту, Марианна с ужасом смотрела, как открывается такое же белое и так же хорошо сложенное, как у мраморного греческого бога, тело, но заросшее шерстью, словно у рыжей лисицы… И это тело без всяких предисловий обрушилось на нее. То, что затем последовало, было невероятно неистовым, стремительным и для Марианны столь же противным, как и бессмысленным. Этот пьяный казак совершал любовный акт с таким же прилежанием и яростью, как если бы он избивал кнутом строптивого мужика. Он не только не пытался доставить хоть какое-то удовольствие своей напарнице, но, казалось, прилагал все усилия, чтобы причинить ей максимум страданий. К счастью, природа пришла на помощь Марианне, и ее мучения, которые она переносила без единого стона, скоро окончились.

Когда ее палач встал, изнемогающая, полузадушенная, она почувствовала облегчение, считая, что теперь он освободит ее и отправится наконец в свою Москву. Но Чернышов заявил все тем же монотонным голосом:

– Теперь я навсегда лишу тебя возможности забыть меня. Больше ни один мужчина не сможет сойтись с тобой, не узнав, что ты – моя собственность.

По-видимому, он на этом не кончил с нею, и Марианна, теряя остатки мужества, увидела, как он спокойно снял с пальца массивный золотой перстень с гербом, такой, какими пользуются, чтобы закрывать письма, и опустил печатку в пламя ночника. В то же время он внимательно осматривал тело молодой женщины, словно искал что-то на блестящей от пота коже. Но Марианна, уже сообразившая, что он хотел сделать, стала стонать и извиваться в своих путах с такой неистовой силой, что русский, чья рука, возможно, и не была особенно тверда, не попал в намеченное место. Он метил в живот, а попал на бедро Марианны, на которое наложил жгучее клеймо.