Цветы для бога любви - Барбара Картленд Страница 39

Рекс ничего не сказал ей, но лишь на миг положил ладонь на ее руку, лежащую на сгибе его локтя, отчего она вся затрепетала.

После этого Квинелле стало казаться, что она или очень остроумно шутит или говорит необычайно умные вещи, потому что все, с кем бы она ни говорила, начинали смеяться.

После появления Рекса время как бы убыстрило свой бег, и когда вечер закончился, Квинелла подумала, хотя не могла припомнить ни единого слова из того, о чем там говорили, что это был, пожалуй, самый удачный званый обед.

Квинелла и Рекс бок о бок поднялись к себе на второй этаж в полном молчании, и только когда дошли до своих покоев, она быстро проговорила, боясь, что он может попрощаться с ней на ночь:

— Я должна… знать… вы должны… рассказать мне.

— Разрешите мне только снять свой наряд, — сказал он, — и я уверен, что вам тоже будет гораздо удобнее без своего парадного платья.

— Да… конечно, — согласилась она. Она пошла в свою комнату, а он в свою.

Служанка уже ждала ее. Уроженка Бенгалии, специально подобранная для нее в Калькутте, она обслуживала и других губернаторских жен и, как было записано в ее рекомендации, хорошо справлялась со своими обязанностями.

Она сняла с Квинеллы платье и драгоценности.

— Расчесать вам волосы, ваше превосходительство? — спросила она.

— Нет, сегодня не нужно, — ответила Квинелла. Служанка достала из гардероба халат из атласной ткани на подкладке — белый, отделанный кружевом и маленькими бантиками из голубого бархата. Квинелла надела его.

— Вы можете идти, Налини, — сказала она. — Я сегодня лягу позже.

Служанка выключила все светильники, кроме лампы у постели, и вышла из комнаты.

Квинелла опустилась на колени на белую пушистую меховую полость перед камином.

Поленья, сложенные высоким колодцем, начинали разгораться — пламя еще не охватило всю поленницу, но веселые и резвые огоньки уже пробивались на самый верх.

«По крайней мере в этой комнате уже никто не сможет спрятаться в камине», — подумала она.

Но сейчас ей уже совершенно не было страшно.

Она ждала. Ее сердце возбужденно колотилось в груди, а губы пересохли.

Открылась дверь, и вошел Рекс. На нем был длинный, типично английский халат, отделанный шнуром по воротнику и бортам, и это создавало впечатление, что он еще не успел переодеться.

Он направился к ней, и она быстро вскочила на ноги. Не дожидаясь, пока он подойдет, она спросила:

— У вас все… хорошо? Вы… не ранены? Он улыбнулся:

— Как видите — я вернулся к вам целый и невредимый, как и обещал.

— А тот… человек? Вы… нашли его?

— Да, я его нашел!

— И… что?

— Неужели это так важно? — спросил он. Она встретилась с ним глазами и уже не могла больше думать ни о чем, а только купалась в тепле его нежного, ласкового взгляда.

Он подошел к ней совсем близко.

— Вы спасли меня, Квинелла, и прежде всего я должен поблагодарить вас за это.

— Это случайность… чистая случайность, — сказала она. — Если бы я… не заблудилась… Если бы я… не услышала, как разговаривали… садовники…

— А разве не случайность, что мы встретились? — спросил Рекс. — Разве не случайность, что мы поженились и что вы, хоть я этого сначала и не осознавал, — именно та женщина, которую я искал всю жизнь?

Она смотрела на него широко открытыми глазами.

— Это… правда?

— Неужели вы думаете, что я смог бы сказать вам неправду так, чтобы вы бы этого не заметили?

Они молча посмотрели друг на друга. И Реке произнес:

— Нам нужно так много сказать друг другу, но сначала я хочу еще раз поблагодарить вас: не только за мое спасение, но и за слезы, которые увидел в ваших глазах, когда уходил.

Он сказал это очень мягким и проникновенным голосом, но в нем прорывалось какое-то более глубокое, сдерживаемое чувство, отчего Квинелла вдруг задрожала и опустила темные ресницы.

— Я боюсь, — неожиданно сказал Рекс.

— Боитесь? — искренне удивилась Квинелла.

— Боюсь испугать вас, если скажу, что у меня на сердце.

— Вы… не должны… бояться.

— Вы в этом уверены?

Квинелла не знала — то ли она сделала шаг к нему, или это Рекс притянул ее к себе. Она только поняла, что они совсем рядом друг с другом, и он сейчас почувствует, как бешено колотится ее сердце.

— Тогда, в коридоре, это был поцелуй просто в благодарность… — еле слышно сказал Рекс, — но сейчас мне хочется поцеловать вас совсем по-другому.

— Как — по-другому?

Не в состоянии произнести больше ни слова, почти задыхаясь, она молча подняла к нему свое лицо.

Она думала, что сейчас он поцелует ее, но почувствовала, как его пальцы нежно пробежали от подбородка к щеке, коснулись уха и спустились внив к шее.

Это было еще неведомое ей ощущение» огнем пронизавшее все ее тело. Губы ее открылись сами собой, а дыхание стало частым и прерывистым.

— Вы так прекрасны! — прошептал он. — Но меня восхищает не только ваше лицо.

— Я… восхищаю вас?

Ей необходимо было услышать его ответ.

— Больше, чем я могу выразить словами, — ответил Рекс. — За эти недели, что мы здесь, я чуть с ума не сошел, что не могу обнять вас, прижать к себе, как сейчас.

— Я тоже… желала этого. Эти слова вырвались у нее непроизвольно, но, стремясь быть до конца честной, она добавила:

— Но… я раньше… не понимала этого, а сегодня… когда я подумала… что вас могут убить, а я не смогу… предупредить…

Она сказала это с болью, и Рекс понял, как она страдала. Он еще крепче обнял ее.

Он посмотрел в ее глаза долгим взглядом и прижался губами к ее губам.

Едва коснувшись их, он почувствовал, что под снегом действительно бушует огонь — огонь такой невероятной, неистовой силы, что он может поглотить все вокруг, но только не их стремление друг к другу.

Они наконец нашли друг друга, встретились после многих веков разлуки… Пламя разгоралось все ярче и ярче, и уже невозможно было думать — можно было только чувствовать…

Много позже, когда поленья в камине рассыпались и превратились в золу, Квинелла сказала:

— Мне казалось — я уже никогда… не буду с тобой одна… здесь все время народ… и я завидовала… прежним губернаторам и их женам, что они… могли быть вместе… в этой постели.

Рекс нежно поцеловал ее в лоб.

— Ну уж что-что, а это у нас с тобой никто и никогда не отнимет, и как мне кажется, любовь моя, — у нас есть право на нечто большее.