Дом для Одиссея - Вера Колочкова Страница 4

Закрыв дверь, Лиза тихонько сдала назад, спрятавшись за непонятным строением – то ли рукодельным сарайчиком, то ли маленькой голубятней, и начала внимательно наблюдать за странной картиной – ее Лёня играет с двумя плохо и бедно одетыми карапузами. Может, выйти из машины и подойти? Или нет? И правда – что он здесь делает, интересно? И чьи это дети? Похоже, просто гуляет с ними. Вот один упал прямо в грязный снег, и Лёня бросился к нему как к родному, поднимает, отряхивает так старательно. Ну не снится же ей все это, в самом деле! Сюрреализм какой-то, ей богу! Ее Лёня, такой эстет, такой тонкий, такой весь из себя пианист – и в жалком хрущобном дворе в компании сопливых мальчишек? Еще одна странность вдруг бросилась в глаза – детки-то одинаковые! Хоть и одеты по-разному, в плохонькую ветхую одежонку, но все равно: лица, белесые волосики торчат из-под козырьков дешевых шапочек, даже голоса их по-детски визгливые – тоже одинаковые…

А в следующий момент Лиза удивилась еще больше, потому что из подъезда ближайшего к площадке дома вышла неказистая маленькая то ли девочка, то ли женщина и присоединилась к этой странной компании. Лиза, быстро порывшись в сумке и нацепив на нос очки, изо всех сил пыталась вглядеться в лицо этой девочки-женщины, но никак не могла выловить его из суеты и мелькания. А может, и не было там никакого лица. Вместо него – серо-бледное вылинявшее пятно. И вообще, она вся была такая, словно вылинявшая, странная, непонятно что из себя представляющая. Облегающая голову серая шапочка была натянута до самых бровей, мальчуковый черный бесформенный пуховичок скрадывал фигуру, штаны стегано-болоньевые и кроссовки… А может, это и не женщина вовсе? Может, и впрямь мальчик такой? И вообще, при чем тут ее Лёня? И что он делает рядом с этим чудовищем – то ли мальчиком, то ли женщиной?

«Это чудовище», одетое и выглядящее так странно, все же оказалось женщиной, потому что мальчишки кричали ей – мама… Вскоре она начала активно звать их домой обедать слабым и хилым голоском, они смешно убегали в разные стороны, а Лёня их догонял и наклонялся к ним по очереди, говорил чего-то, улыбался весело и дружелюбно. Лиза никогда и не видела, чтобы он так кому-нибудь улыбался. Потом ее муж проводил эту маленькую мальчиковую «маму» с двумя одинаковыми детьми до подъезда и пошел со двора своей дорогой. Быстро, по-деловому. Ну да, правильно, в этом районе как раз и находится его музыкальное училище, где он преподает по классу фортепиано.

Лиза посидела еще минут пять, изо всех сил пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение увиденному, потом спохватилась и со страхом глянула на часы – она уже точно опоздает на судебное заседание. Да и ответы на появившиеся вопросы все равно в голову не пришли, что особенно ее разозлило, потому что она во всем и всегда любила четкость, прозрачность и ясное видение. И в делах, и в жизни. Тоже старик Заславский научил, между прочим, царствие ему небесное. Хотя и зря, наверное. Вот, злится теперь, потому что ничего этого в недавних событиях не наблюдается и в помине. Есть только одни сплошные вопросы и неприятные загадки.

Скомкав кое-как день, устав до смерти и злясь на саму себя за то, что так болезненно восприняла странную утреннюю картинку, она подъехала к дому, с облегчением узрев в освещенном окне Лёню. Он вообще любил подолгу так стоять: скрестит на груди по-наполеоновски руки, замрет в одной позе и пялится часами в темноту. Она даже побаивалась его в такие моменты. Кто знает, о чем он думает? А может, любимый так рефлексирует по поводу своей неудавшейся исполнительской гениальности? Внушили парню с детства, что он музыкальный вундеркинд, вот и мается теперь! Во всех знаменитых конкурсах на участие выставлялся – ни на одном не победил. Дальше пятого места дело не доходило. Переживал страшно, чуть до психушки не докатился. И мамаша его, бывшая клиентка Заславской, через которую она и познакомилась тогда с Лёней, на сыновней гениальности сдвинута была… И когда Лиза увидела его, такого летящего, с кудрями, с горестными глазами непризнанного гения, так и заныло сердце, и чувства небывало-нежные да трогательные откуда ни возьмись на голову свалились – хоть ревом реви. Она и в талант его исполнительский сразу поверила, хоть и не понимала ничего в этом виде искусства. Возможно, даже больше всех поверила. А что вы хотите? Одиннадцатое место на Московском международном конкурсе юных пианистов имени Шопена из сорока участников – это вам баран чихнул, что ли? И десятое место на Международном конкурсе пианистов имени Прокофьева? Это тоже был результат! Просто Лёня хотел только первое место, зациклился на нем, и все тут! До самого настоящего невроза дошел, вот и сорвался. Впечатлительный очень. Нервы тонкие, как ниточки. Талантливый потому что…

Именно тогда, шесть лет назад, она и влюбилась в него сразу и бесповоротно. До сладкой и ноющей боли в сердце, до дрожи в коленках. И еще – катастрофически влюбилась. Это она сегодня поняла, когда его в том дворе увидела. Потому что ненужные, противные и страшные вопросы сразу полезли в голову, заставили ее остаток дня периодически впадать в панику, вздрагивать, нервничать, замирать от ужаса. А вдруг он ее больше не любит? И что за странная маленькая женщина со своими одинаковыми детьми была рядом? А вдруг уйдет? Возьмут да и уведут, в конце концов? Вот будет ужас, настоящая катастрофа, стопроцентный форс-мажор! Что же с ним происходит, с ее мальчиком? Ей, наоборот, казалось в последнее время, что он успокоился, даже преподавать пошел в музыкальное училище. Правда, обмолвился как-то, что нет там ни одного талантливого исполнителя и в помине, что скучно и неинтересно ему.

Уже поставив машину в гараж и ступив на крыльцо дома, Лиза поняла, что так и не ответила ни на один мучительный вопрос. И так и не решила – говорить Лёне или нет, где видела его сегодня. Спросить или не спросить, что он там делал? Может, пока не стоит? Обидится еще, скажет, что следила.

Как всегда, она решила действовать по обстановке. Из жизненного опыта знала, что с Лёней ничего нельзя загадывать заранее. Сейчас она посмотрит на его настроение, поговорит, подластится и сама все поймет, увидит и решит проблему – если она есть, конечно. Уж что-что, а жизненные проблемы Лиза умела решать. И не только свои, но и чужие.

Потоптавшись около крыльца в противной, начинающей подмерзать кашице из жидкого снега и пытаясь таким образом хоть как-то очистить от грязи обувь, Лиза подумала, как быстро в природе все свежее и нежно-красивое превращается в обыкновенное надоедливое недоразумение: еще утром так было празднично и бело, а к вечеру – все, ничего такого больше нет. Ничего, кроме грязи и гриппозно-нехорошего промозглого сырого воздуха. Ну что за жизнь…

Открыв дверь, она шагнула в сухое спасительно-комфортное нутро дома, плюхнулась на диванчик в просторной прихожей и с удовольствием вдохнула в себя знакомые вкусные запахи: теплого дерева, хорошего кофе, Татьяниных горячих ежевечерних плюшек. А еще чего-то необыкновенного, из детства, что не имело, конечно же, никакого особенного запаха, но, тем не менее, тоже радостно и нетерпеливо встречало ее в прихожей, витало над головой и с удовольствием опускалось на плечи, как темно-синяя ажурно-пуховая бабушкина шаль со сказочно блескучей, вкрапленной в рисунок золотой нитью. «Дом-то у тебя намоленный, видать, Лизавета, – однажды совершенно точно выразилась Татьяна. – Уж больно дышится в нем легко да весело. Видно, добрые души тут обитали да много от себя хорошего оставили. Чуешь, как воздух ласково позванивает? Я иногда колокольца эти так ясно слышу».