Бабочка с золотыми крыльями - Ольга Волошина Страница 40

Во втором, более старом альбоме не было ни Аси, ни ее мамы, ни Романа, а была только Клара, молодая и весьма привлекательная, совсем не похожая на ту, к которой привыкла Ася; маленький Асин папа и дед Ольшевский. Дедовых фотографий оказалось больше всего. На первых страницах он предстал их с Алешей взорам стройным, подтянутым юношей с небольшими усиками, затем превратился в зрелого, полноватого мужчину. Дед был разный: в военной форме и в цивильном; с приятелями и с женой; на улицах Москвы, Киева, Ленинграда; в санатории под Пятигорском; с удочкой в резиновой лодке на Оке; с рюкзаком в турпоходе на Кавказе; с маленьким сыном на коленях в этой самой квартире. Некоторые вехи его биографии подтверждались скупыми комментариями, начертанными твердой, явно мужской рукой: «Ленинград, 1967 год, партийная конференция», «С Сережей на елке», «Пятигорск, 1973 год», «С сестрой Надей на Крещатике»…

В самом конце, меж двух последних страниц, среди неприкаянных повторных или отклеившихся карточек, которые есть в каждом старом семейном фотоальбоме, обнаружились долгожданные предки. Фотографий было три, все чуть желтоватые, наклеенные на плотный картон с названием фотоателье, выписанным затейливыми буквами.

Два юноши в мундирах царской армии с застывшими, по-детски серьезными лицами.

Молодая женщина, одетая и причесанная по моде начала прошлого века, грациозно опустившая узкую руку на плечо сидящего в плетеном кресле мужчины с щегольски подкрученными усами.

Маленькая девочка в коротком платьице, из-под которого выглядывают кружевные панталончики. Круглое нежное личико, удивленный взгляд больших глаз, мягкие белокурые локончики, рассыпавшиеся по плечам.

Все, даже девочка, серьезны и задумчивы, смотрят в объектив строго и чуть напряженно, без тени улыбки. Оно это и понятно: в те времена поход фотографу считался событием редким и неординарным. Мама рассказывала Асе, что один из юношей, тот, что слева, – дядя дедушки Ольшевского, младший брат его отца, Асиного прадеда. Семейная пара – сам прадед и его жена, а маленькая девочка в локончиках – их дочь Надя, старшая сестра деда Ольшевского, которая жила в Киеве, но давно уже умерла в весьма преклонном возрасте. Сам дед тоже родился в Киеве.

Ася помнила, что во времена ее детства старых фотографий было больше, штук восемь или даже десять, но куда теперь подевались остальные, неизвестно. Память сохранила смутные образы постаревшего прадеда, повзрослевшую девочку Надю со своим маленьким братом, который потом стал Асиным дедом, еще каких-то родственников. Возможно, эти фотографии утрачены, но скорее всего лежат где-нибудь и ждут, пока их отыщут. Неразобранными остались письменный стол в комнате покойных родителей, шкаф, книжные полки, антресоли в прихожей и крошечный чуланчик на кухне.

В пачку фотографий затесался вскрытый конверт со штампом города Киева, адресованный ее отцу. Из конверта выпала фотография, которой раньше Ася никогда не видела. Или просто не запомнила. На ней были запечатлены двое: немолодая женщина и совсем юная девушка, почти девочка, снятые на фоне какого-то старинного здания с арочными окнами. Перевернув снимок, Ася с Алешей прочли на обороте: «Я и внучка Мариша возле оперного театра. Киев, май 1987 года. На память брату Сергею и его семье». Не составляло труда догадаться, что это кто-то из киевских родственников деда Ольшевского. Возможно, та самая сестра – девочка в белых локончиках. Хотя нет, скорее всего это не она, а ее дочка. В восемьдесят седьмом сестре Наде было, вероятно, около восьмидесяти, а женщина возле театра выглядит лет на двадцать моложе. В пользу такого предположения говорит и подпись на обороте: «На память брату Сергею». Женщина эта – дочь Нади и двоюродная сестра Асиного папы.

Ася прокомментировала каждый снимок, вызвавший интерес сына.

– Твои предки, мам, наверное, были дворянами, – предположил он. – Удивляюсь, как это твоего деда не репрессировали при Сталине.

– Не суди по одежде. Они могли быть из мещанского сословия. Или небогатыми купцами. Кстати, одежда не роскошная, даже простая, если внимательно присмотреться, хотя держатся они и в самом деле с большим достоинством. Но это, вероятно, оттого, что фотографировались тогда не часто, свободно позировать на камеру не привыкли. А юноша в мундире, судя по знакам различия, прапорщик, младший чин в царской армии. Это мне мой папа говорил. И не всех детей дворян расстреливали. Некоторые бывшие царские офицеры служили в Красной армии и благополучно дожили до глубокой старости. Но конечно, дворянскую родословную свою старались скрыть, да и позже, после смерти Сталина, о предках как-то не принято было вспоминать. Привычка. Вот и приучились люди не интересоваться своими корнями. Думаю, мой отец немногое знал о своем деде. А я вообще ничего не знаю.

– Зря, – вздохнул Алеша. – Мне было бы очень приятно узнать, что кто-то из моих прапрадедушек, работал, к примеру, в кабинете министров при Николае втором. Или заседал в Думе.

– Размечтался, – засмеялась Ася. – А прадедушка-конюх или земледелец тебя не устраивает?

– Конюх? Конюх, так конюх, – согласился Алеша весело. – Землепашец тоже ничего. Я не гордый. Но иметь в пращурах министра интереснее, согласись, мам. И престижнее. Прикинь, одно дело – если у тебя дед генерал, и совсем другое – когда колхозник.

Ася не стала разубеждать сына и вынула из конверта листок с письмом, чтобы прочесть, о чем много лет назад писала ее отцу двоюродная сестра из Киева, которую она никогда в жизни не видела. Наверное, при деде Ольшевском двоюродная тетка и приезжала в Москву погостить, но позднее, после его смерти, она не была у них ни разу. Скорее всего из-за Клары, которую мало кто из родственников мог вынести даже в небольших количествах. Только самые близкие люди, вроде мужа и сына, да еще сноха, женщина кроткая и на редкость миролюбивая.

Она пробежала глазами письмо. Начало не слишком впечатляло. Обычное перечисление скучных фактов семейной хроники: зятю Толику вырезали язву желудка, он был в санатории, дочь Наташа получила должность заведующей гинекологическим отделением, внучка Оксана готовится поступать в институт. И так целых две страницы. Зато последняя страница заинтересовала Асю. Двоюродная отцова сестра, которую звали Верой, писала:

Ты пишешь, Сережа, что твой отец рассказывал тебе о дневниках Владимира Ольшевского, нашего с тобой деда. Они действительно долгое время хранились у мамы вместе с другими документами, в том числе с дедушкиной метрикой, и в них на самом деле были исследования, связанные с родословной. Там были сведения о нашем прадеде, Ольгерде, который был лично знаком с наследниками канцлера Фомы Замойского, сына знаменитого гетмана. Только, к несчастью, ни дневников, ни интересующих тебя документов, а также дедовой библиотеки уже нет, все сгорело вместе с домом в Рогозове в позапрошлом году. С мамой тогда случился инсульт, от которого она не оправилась до сих пор. Корю себя, что не перевезла все это в Киев, как собиралась. Мне так жаль библиотеки, и вообще жаль, что ничего почти не осталось от нашего деда, никакой памяти. Ты спрашивал, читала ли я дневники прадедушки. Я их в основном только просматривала, прочла совсем немного. Все руки не доходили, да и почерк у деда был очень сложный, буковки мелкие, неразборчивые. Чернила выцвели, и без лупы читать было трудно.

Приезжай к нам, Сережа, я расскажу тебе все, что мне удалось разобрать в дневниках. Боюсь только, что совсем немного, так что особенно не обольщайся. Мы с тобой пойдем в архив и попытаемся получить копию дедовой метрики и выписку из церковной книги о его браке с бабушкой. Боюсь только, что в войну документы могли не сохраниться. Приезжай к нам с семьей, если будет такая возможность. Очень хочется взглянуть на твою дочку. Она ведь ненамного моложе нашей Оксаны.