Ни за какие сокровища - Вера Фальски Страница 41

Алекс обхватил ее ягодицы и вошел, глубоко и сильно. Ритм их все увеличивался, толчки становились все сильнее. Уже не существовало ничего, кроме этой нарастающей волны, заставлявшей ее впиваться в него ногтями. Алекс закинул ее ноги себе на плечи, и тогда… это случилось. По их телам прошла дрожь, как будто обоих ударило током. Он оставался в ней, а Эву сотрясали все новые волны экстаза. Сладострастие затопило ее, как наводнение. Когда дыхание немного восстановилось и сознание начало возвращаться, в ее голове промелькнула мысль: «Оказывается, я ничего не знала о сексе…»

Александр взял ее за руку, и они опустились на дубовые доски среди беспорядочно разбросанных книг. Алекс нежно поцеловал грудь Эвы и заключил ее в объятия. Девушка каждой клеточкой чувствовала его сильное тело. Они еще не хотели возвращаться в реальность. После безумства, разыгравшегося недавно, библиотека излучала спокойствие и тишину. До Эвы начало доходить, что произошло. Они поступили безответственно, и предусмотреть последствия этого шага было невозможно. Но девушка ни о чем не жалела. То, что она только что пережила, превосходило весь ее прежний эротический опыт и наполнило ее не известной ранее силой.

Алекс поцеловал ее в шею.

– О чем ты думаешь?

– Наверное, о том же, что и ты, – уклончиво ответила Эва. Сейчас она не могла выдать ни одной умной мысли.

– Это хорошо. – И девушка снова почувствовала его губы на своей шее. – Это значит, что ты тоже любишь, когда у сказок счастливый конец.

Чувственная волна залила Эву, и она поцеловала Алекса в губы. Через мгновение они снова занимались любовью, но теперь в их движениях не было спешки. Теперь секс был как изысканный ужин, каждым блюдом которого можно наслаждаться бесконечно.

Потом они снова лежали, прижавшись друг к другу. Эва молчала, упиваясь неимоверной минутой, дарящей столько обещаний. И сейчас, в момент абсолютного блаженства, ее, как молния, пронзила простая и ясная мысль: «Я не могу выйти за Марека. Не могу, потому что… безумно влюблена в своего шефа!»

Милая моя!

Все мои письма остаются без ответа, и так мне тяжело на сердце, потому что не знаю, что с тобой и с нашими. Удалось ли тебе выйти невредимой из этого военного пожара?

Моя судьба, похоже, переменилась. Кажется, становится лучше. Принял меня к себе один хороший человек, поляк из-под Мронгово. Это уже пожилой мужчина, его жена умерла еще в начале войны. Пожалел меня, бедную, и, хотя я и с животом, разрешил остаться. Характер у него спокойный, две дойные коровы всю войну берег, так что, думаю, жить здесь можно. Он уже в годах, ему нужна женская рука, а у меня особого выбора нет.

Избавиться от беременности не удалось, придется родить этого ребенка. Уже немного осталось. Когда хозяин не видит, плачу где-нибудь в уголке. Когда ребенок родится, должна буду отдать его в какой-нибудь приют, сестрам, так как хозяин байстрюка кормить не хочет. Достаточно, что меня принял. Так и будет, но хотя и байстрюк, а все равно моя кровь. Анелька, не знаю откуда, но почему-то я знаю, что это девочка, и пою ей колыбельные. И хотелось бы ее обнять, но не могу и не смогу.

Верю, моя дорогая, что когда-нибудь мы найдем друг друга в этом страшном мире и обнимемся, чтобы выплакаться. Потому что только мы друг у друга и остались. Но это если ты жива… Целую тебя и дальше письма отправлять буду. Надежда умирает последней.

Твоя Ю.

Эва провела рукой по мягко облегающему фигуру материалу цвета – как она только что узнала от молодой продавщицы с внешностью мисс мира – верблюжьей шерсти. У нее еще никогда не было такого платья. Замерев, она смотрела на себя в зеркало в примерочной бутика, куда заглянула по случаю приезда в Ольштын.

Платье великолепно подчеркивало грудь, приподнятую благодаря хитроумному декольте, придававшему ей красивую форму, и бедра, плотно обтянутые тканью. Эва была гармонично сложена, без лишних килограммов, но с милыми глазу округлостями там, где нужно. Красиво обозначенная покроем платья талия наводила на мысль об идеальных песочных часах – объекте желания большинства женщин, недовольных своей фигурой. Признаться, она очень нравилась себе в этом платье. Вообще себе нравилась! Наконец-то! Впервые в жизни она ощущала собственное тело – что оно есть и чувствует свойственные ему потребности. В тот день в библиотеке, среди книг, Александр сорвал с Эвы одежду, а потом увлек за собой на самые сумасшедшие в ее жизни американские горки и разбудил в ней ощущение силы женской привлекательности. Придал смелости. И она осознала, что получила от природы много козырей.

До этого времени секс не находился в жизни Эвы на первом плане. Если случалось ей с подругами и Кристианом выпить лишнего, следствием чего обычно был поток интимных признаний, у нее было меньше всего пикантных рассказов. Честно говоря, она крепко сомневалась в историях о космических оргазмах своих друзей и считала, что они сильно приукрашены. Лидировал в этом Кристиан, который за хорошую, а еще лучше заканчивающуюся отпадом челюсти слушателей историю дал бы себя убить. Не отставала от него и Оля, вечно смеющаяся и привлекающая людей, в том числе противоположный пол, своим заразительным оптимизмом и беспроблемным нравом. Эва, хотя и считала, что в их поведении было много позы, завидовала свободе, с которой друзья относились к сексу, умели им заниматься и – по крайней мере они так говорили – выжимать из него максимум удовольствия, не путая это с глубокими чувствами. Сама же Эва представляла старую, скучную школу, делающую ставку на постоянство и ощущение безопасности, которые ценила выше, чем приключение и озноб возбуждения. Когда компания насмехалась над ней, как над самой застенчивой, девушка отбивала подачу, утверждая, что секс слишком уж разрекламирован. Однако после памятного приключения с Александром на полу библиотеки ей пришлось диаметрально пересмотреть свое мнение по этому вопросу.

Подбивая эротический баланс своей жизни, Эва не могла обойти стороной Марека, который был для нее сейчас очень сложной темой. Отношения с ним были первыми серьезными в ее жизни, не считая детских увлечений, но, безусловно, неудовлетворительными в сексуальном плане. Парадоксально, но, когда они начали жить вместе, секс несколько отошел на второй план. И происходил всегда по одной, до боли предсказуемой схеме: Марек начинал целовать ее в шею, потом мял грудь. Затем – Эва была в этом уверена, как в том, что ровно в полдень раздастся сигнал с башни Мариацкого костела, – немного оральных ласк, которые, к сожалению, совершенно на нее не действовали, зато были формой меновой торговли: «Сначала я тебе, потом ты мне». Через некоторое время, немного смущенная собственным цинизмом, она стала так об этом думать и отвечала взаимностью, а когда он решал, что уже пора, то переходил непосредственно к действиям, и, раньше чем Эва начинала хоть что-нибудь чувствовать, кончал с чувством хорошо выполненного задания. Впрочем, нельзя сказать, что Эве было неприятно. Напротив, она получала удовлетворение от секса с Мареком. Только его источником было не сладострастие любовных порывов, а чувство, что, несмотря на все, в те мгновения, когда их тела соединялись, они были близки друг другу как никогда.