Одиночество Новы - Джессика Соренсен Страница 42

Я слышу, как Тристан рядом покашливает, а потом отворачивается, словно хочет сбежать от этого разговора. Группа начинает играть снова, слышится грохот барабанов и крик в микрофон.

Я отвечаю не сразу:

– Да, приходилось.

Нова кивает и не произносит больше ни слова. Другая бы стала расспрашивать кого и как. Я помню: сразу после аварии всем хотелось знать подробности не только про Лекси и Райдер, но и про меня. Я долго пролежал в больнице. Каким-то чудом тот парень, которого я почти не знал, тот, что целовался с Райдер на заднем сиденье, отделался всего несколькими синяками и царапинами, а водитель другой машины сломал ногу. Вот так. Двое с небольшими травмами и трое погибших.

– Что с тобой? – Нова поворачивает голову ко мне. – Так напрягся весь.

– Все в порядке, – заверяю я ее.

– Точно? – с сомнением спрашивает она, заглядывая мне в глаза.

Давно уже никто так не беспокоился обо мне. Даже Лекси не так за меня переживала, когда я изводился весной из-за отчужденности отца.

– Я просто хочу, чтобы он хоть раз признал: я тоже способен сделать что-то хорошее, – сказал я как-то Лекси, когда мы сидели вдвоем на диване и смотрели кино.

– Да кому какое дело, что он там думает? – отозвалась Лекси, не отрывая взгляда от экрана.

Я зачерпнул горсть попкорна. В тот день я выиграл конкурс на художественной выставке, а когда пришел домой и рассказал отцу, он только и сказал: «Хорошо». Это была его постоянная реплика, и произносил он ее без всяких эмоций.

– Я лишь хочу, чтобы он хоть раз за меня порадовался, – сказал я, засовывая попкорн в рот. Мне было тоскливо.

– Когда-нибудь порадуется. – Лекси прибавила звук, и на этом наш разговор закончился.

– Точно, – отвечаю я Нове. – И хватит тебе за меня беспокоиться.

– Ладно, – соглашается она и старается улыбнуться, как будто не верит мне. Наматывает на палец прядь своих каштановых волос. – А как ты думаешь, может быть, кто-то где-то сейчас, в эту самую минуту, делает то же самое?

– Что? Сидит и укуривается в хлам? – шутит Тристан, отрывая взгляд от экрана телефона.

– Нет, сидит под звездами и слушает музыку. – Нова раскручивает намотанные на палец волосы.

Тристан щелкает пальцем по экрану телефона и пожимает плечами:

– Странная ты девушка.

– Мне просто интересно, – бормочет Нова, – как другие люди проводят свое время… свою жизнь.

В какой-то момент, в промежутке между затяжками, глядя, как шевелятся ее губы, слушая ее странные, но мудрые слова, я чувствую, что все это – и она сама – неотразимо притягивает меня, и я вдруг прижимаюсь губами к ее губам. Я так делал уже не раз, чтобы отвлечься от своей жизни. Но сейчас все не так. Сейчас это действительно что-то значит, хотя я еще только пытаюсь понять, что и хочу ли я этого, и заслуживаю ли, в конце концов.

Нова сначала замирает, но потом обвивает меня руками за шею, придвигается ближе, приоткрывает губы, разводит ноги, и мои руки ползут выше, к краю ее шортиков. Во рту у нее вкус пива и запах травки. Не знаю, как там Тристан реагирует, да мне, в общем-то, все равно. Мне важно одно: ласкать языком ее язык и чувствовать под рукой ее кожу – она такая мягкая, успокаивающая, в какой-нибудь другой жизни я бы только и делал, что гладил ее.

Я уже хочу отстраниться – эмоции царапаются внутри, но тут Нова разворачивается у меня на коленях, садится на них верхом, а потом хватает меня за шею обеими руками и притягивает ближе. Целует с такой страстью, что кажется, синяки на губах останутся, вжимается грудью в мою грудь, слегка покачивая бедрами. Я сжимаю в руках ее талию, притягиваю к себе еще ближе, но тут же отталкиваю и отрываюсь от ее губ.

Она тяжело дышит, глаза у нее перепуганные, волосы растрепались. Бросает взгляд на пустой стул Тристана, а потом опять на меня.

– Нам надо остановиться, – говорю я, но это звучит совершенно неубедительно, и голос у меня обрывается.

– По-почему? – заикаясь, возражает она, и, должен признать, мне нравится, что на этот раз слез в ее глазах не видно. – Я не хочу.

Я приглаживаю ей волосы, чтобы не лезли в глаза, задерживаю пальцы на щеке, где синяк.

– Ты меня даже не знаешь, Нова. Я тебе не нужен… Ты заслуживаешь лучшего.

«Беги от меня, ну пожалуйста. Сам я, кажется, не могу».

У нее сжимаются зубы, как будто я задел больное место.

– По-моему, это мне решать.

– Нужен я тебе или нет? – переспрашиваю я.

– Да, а решить я смогу только тогда, когда тебя узнаю.

Я помахиваю рукой перед лицом:

– Вот он я весь перед тобой. Что видишь, то и есть.

– Так не бывает, – спорит она, легонько касается ладонями моей груди прямо над шрамом, и у меня все тело каменеет. – На самом деле люди чаще всего скрывают, кто они есть на самом деле. – Горло у нее сжимается – она сглатывает. – Чаще всего думаешь, что знаешь человека, а на самом деле даже не догадываешься, какой он.

Я думаю о ее парне, о том, что он покончил с собой, и даже представить не могу, как это тогда на нее подействовало. Сжимаю пальцы на ее запястье, там, где шрам, по-прежнему прикрытый браслетами, провожу по нему рукой и вдруг понимаю.

– Но иногда люди именно такие, какими кажутся. Что видишь, то и есть. – Я крепче сжимаю пальцы, чувствуя, как лихорадочно бьется ее пульс. – Я именно тот, кто я есть. У меня нет работы, я все время обкуренный или пьяный. У меня нет цели. Даже в моих долбаных рисунках уже нет никакого смысла.

– Но был же. – Нова проводит свободной рукой по моему плечу, останавливается на лопатке, и рука у нее обжигающе горячая. – И это только то, что ты делаешь, а не ты сам. – Рука у нее дрожит, пульс бьется в одном ритме с уханьем басов, доносящимся со сцены. – Пожалуйста, Куинтон, позволь мне узнать тебя.

Мольба слышится в ее голосе, читается в сине-зеленых глазах, и обращена она, возможно, не ко мне, а к кому-то другому. Пожалуй, мне нужно встать и уйти, потому что Нова слишком хороша, чтобы целоваться со мной, но она такая грустная, и та маленькая часть души, что осталась во мне от прежнего Куинтона – того, который любил помогать другим, – хочет сделать ее счастливой, сделать так, чтобы она улыбнулась, рассмеялась, хочет помочь ей. Даже если это нереально.

Нова опять целует меня и легонько тянет к себе за плечи, а я все еще держу пальцы на ее пульсе, сжимая рукой запястье. Жар и страсть охватывают наши тела, когда она проводит пальцем по моей шее. Я тихонько тяну ее за руку, притягиваю ближе, так, что между нами не остается уже совсем никакого расстояния, и тогда провожу рукой по ее спине, забираюсь под майку, чтобы почувствовать жар, идущий от кожи.

Нова ахает, когда я прерываю поцелуй и легонько прикусываю ее нижнюю губу. Потом провожу губами по подбородку, мягко целую в шею, и она вся выгибается. Когда я дохожу до ключиц, по тому, как ускоряется у нее пульс, чувствую, что она волнуется. Нова стонет, когда я пытаюсь стянуть вниз бретельки ее майки, и этот звук едва не сводит меня с ума – мое тело откликается на него так, как уже давно ни на что не откликалось, а губы как раз доходят до ее груди. Я уже мысленно вижу, как встаю, несу ее в палатку, срываю с нее одежду и знаю, что, когда войду в нее, это будет совсем не то, что с другими женщинами, с которыми я был за этот год. Я пытаюсь решить, нужно ли это мне – нужна ли эта близость, – и тут кто-то в толпе выкрикивает что-то похабное, все начинают свистеть и улюлюкать, и наша минута сгорает и рассыпается в пепел.