Последняя милость - Луиз Пенни Страница 43

Кстати, почему ее все-таки называли Матушкой? Клара почему-то решила, что он обязательно догадается об этом. Беатрис Мейер? Матушка Би? Пока ему ничего не приходило в голову, но Гамаш знал, что в конце концов разгадает эту загадку. Он любил подобные шарады.

Старший инспектор снова вернулся в мир, созданный его воображением, и присоединился к людям, сидящим за праздничным завтраком. В зале царила теплая, жизнерадостная атмосфера, которую не могли испортить даже неимоверно аляповатые и безвкусные рождественские украшения. Последние даже не пришлось представлять. Они все еще были на месте. Звезды и снежинки, сделанные из пластмассы и крепированной бумаги. Искусственная елка, на которой отсутствовала как минимум половина проволочных веток. Бумажные колокольчики и раскрашенные карандашами зеленые и голубые снеговики. У воспитанников детского сада, продуктами творчества которых они являлись, явно было значительно больше энтузиазма, чем таланта. В углу стояло пианино. В то утро на нем наверняка играли рождественские гимны. Восхитительный аромат оладий и кленового сиропа, сделанного из сока деревьев, растущих вокруг города, смешивался с не менее восхитительным запахом копченого канадского бекона.

А Сиси и ее семья? Где они сидели? Присоединился ли кто-нибудь к ним во время этого последнего для Сиси завтрака? И знал ли кто-нибудь из присутствующих о том, что этот завтрак был для нее последним?

Один из них точно знал. Этот некто сидел в этой самой комнате, ел, пил, смеялся, распевал рождественские гимны и планировал убийство.

Гамаш вышел из Легион-холла, немного постоял в нерешительности, потом взглянул на часы и направился к озеру Брюме. Ему всегда нравился Уильямсбург. Он сильно отличался от городка Сан-Реми, который был значительно более французским. В отличие от него, Уильямсбург традиционно придерживался английского стиля, хотя со временем все равно происходило неизбежное слияние двух языков и двух культур. Гамаш проходил мимо прелестных, укрытых пушистым белоснежным покрывалом домиков и магазинчиков. Во всем ощущался такой покой, какой бывает только зимой, когда кажется, что земля решила отдохнуть и затаилась. Практически ничто не нарушало тишины. Даже машины двигались почти бесшумно по толстому слою снега. Шаги людей по заснеженным тротуарам вообще не были слышны. Покой и безмолвие. Картина была совершенно идиллической.

Путь от Легион-холла до озера занял четыре с половиной минуты. Гамаш шел не спеша, но у него были длинные ноги и широкий шаг, поэтому он понимал, что у большинства людей эта дорога заняла бы несколько больше времени. Однако пять минут вполне можно было рассматривать в качестве среднего показателя.

Гамаш стоял на обочине и смотрел вниз, на озеро, полностью погребенное под слоем свежевыпавшего снега. Расчищенное место, где находилась площадка для керлинга, было почти незаметно, и единственным очевидным свидетельством того, что здесь что-то происходило, были пустые трибуны, одиноко возвышающиеся посреди белой глади и как будто ожидающие нетерпеливых зрителей. Которые никогда не придут.

Что ему теперь делать с Иветтой Николь? Тишина и спокойствие этого места располагали к размышлениям. А поразмышлять было над чем. И старший инспектор это понимал. Один раз он уже позволил себя одурачить. Но Арман Гамаш не относился к тому типу людей, которые дважды наступают на одни и те же грабли.

Иветта Николь приехала в Три Сосны с совершенно определенной целью. И он сомневался, что этой целью было именно убийство Сиси де Пуатье.

Инспектор Бювуар выехал из Трех Сосен и повернул к Сан-Реми. После нескольких минут езды по заснеженным проселочным дорогам, вдоль которых стеной возвышались деревья, он свернул на подъездную дорогу, ведущую к одиноко стоящему деревянному дому. Для подстраховки его сопровождал агент. Выбравшись из машины, Бювуар подошел к входной двери и постучал. Усилием воли он попытался расслабить напряженные мышцы, стараясь произвести впечатление спокойного и даже несколько рассеянного человека. На самом деле инспектор отнюдь не был ни спокойным, ни рассеянным. В любую секунду он был готов сорваться с места и броситься в погоню. Бювуар даже надеялся на то, что такая погоня понадобится. Спокойные и задушевные беседы старшего инспектора Гамаша были не по его части. Он был гончей.

— Oui? — На пороге стоял мужчина средних лет и довольно неряшливого вида.

— Месье Петров? Саул Петров?

— Oui, c’est moi [47].

— Я приехал по поводу убийства Сиси де Пуатье. Насколько я понимаю, вы ее знали?

— Я ждал вас. Странно, что вы не приехали раньше. У меня есть несколько фотографий, которые могут вас заинтересовать.

Гамаш сбросил свое объемистое пальто, одернул закатавшийся пиджак и сбившийся комом свитер. Как и все остальные квебекцы зимой, старший инспектор напоминал капустный кочан. Немного задержавшись у вешалки, он собрался с мыслями, после чего прошел в небольшую отдельную комнату, снял телефонную трубку и набрал номер.

— А, это вы, Арман. Получили мой подарок?

— Если вы об агенте Николь, суперинтендант Франкур, то да, получил. Merci, — жизнерадостно ответил Гамаш.

— Вы что-то хотели?

Голос Франкура был низким, ровным и вежливым. Ничто в нем не выдавало хитрого, коварного и жестокого человека, которому он принадлежал.

— Я хотел узнать, зачем вы ее прислали.

— Мне просто показалось, что ваши выводы относительно агента Николь были слишком поспешными, старший инспектор. Она год проработала у нас в отделе наркотиков и прекрасно себя зарекомендовала.

— Тогда почему вы решили отослать ее ко мне?

— Вы подвергаете сомнению целесообразность моего решения, старший инспектор?

— Нет, сэр. Вы же понимаете, что мне совершенно ясна подоплека всех ваших действий.

Гамаш сознательно наносил удар, и тот явно попал в цель. Повисла зловещая тишина, и казалось, что телефонная трубка сочится злобой суперинтенданта.

— Зачем вы позвонили, Гамаш? — прорычал Франкур, отбросив всякое притворство.

— Хотел поблагодарить вас за то, что вы прислали агента Николь, сэр. Joyeux Noël.

Он повесил трубку, но успел услышать, как на том конце провода ее швырнули. Гамаш получил ответы на все свои вопросы.

Старший инспектор знал, что его бойкотируют в высших кругах Сюртэ Квебека. Кругах, где принимаются все стратегические решения. Кругах, принадлежность к которым раньше ему так нравилась. Номинально он по-прежнему оставался начальником отдела убийств и старшим офицером. Но по существу все изменилось самым кардинальным образом. После дела Арно.

И лишь недавно он смог полностью осознать, насколько кардинально все изменилось. Бювуара больше не приглашали возглавлять другие расследования. Агента Изабеллу Лакост неоднократно прикомандировывали к другим отделам для расследования совершенно незначительных дел. Та же участь постигла и других членов его команды. Поначалу Гамаш не придавал этому значения, считая, что такие временные переводы вызваны служебной необходимостью. Ему даже в голову не могло прийти, что его людей таким образом наказывают за то, что совершил он.