Украли солнце - Татьяна Успенская Страница 44

Очиститься от Будимирова, отречься. В его крови от матери и Гурского-отца не может быть жестокости. Он надел чужую одежду. Скинуть! Найти брата и ему отдать власть. Пусть брат правит страной, как отец, произошедший от отца-священника, правил своими двумя сёлами.

Он летит домой, чтобы удостовериться: Адриана нет в могиле, Адриан жив. Они — два Адриана — сыновья графа Гурского, и они оба — Гурские. И остаётся всего лишь несколько минут до дома: чтобы сбросить ненавистную чужую одежду, чтобы выдавить из себя Будимирова, пропитавшего дух и плоть.

— Гиша, — шепчет он в трубку, так как голос пропал, и даже трубку держать сил нет. — Магдалина сказала, я сын графа. Гиша, я подлетаю к тебе. Раскопай могилы. Хочу удостовериться, что мой брат жив, что я не убил его! Его глаза… — Но сил объяснять нет, и он лепечет: — Мне нужен мой брат, у меня есть брат, он жив, я хочу удостовериться в этом. Я ему отдам всё. Помоги, Гиша! Скажи, что ты здесь, Гиша!

Обеими руками намертво прижимает трубку к уху и ловит:

— Сколько лет прошло, истлели даже кости!

— Я хоть пыль от них возьму! В лучшей лаборатории исследую. Твоё дело — подвести меня к могиле, Гиша.

— Я не хоронил и понятия не имею, кто хоронил. Я лысел и умирал от горя, я ничего не знаю.

— Кто хоронил?

— Ты всех их перебил в войну, никого не осталось.

Грохочет мотор в голове.

— Я видел брата, он жив! Где он?

— Он не жив, — едва слышный, испуганный голос Григория, — иначе я знал бы, где он.

— Ты врёшь! Я видел его! У него мои глаза. Почему ты молчишь?

— Я сижу в правлении от зари до зари, никуда никогда не выезжал. Я ничего не знаю.

— Поведёшь к могилам. — Будимиров швырнул трубку.

А потом ходили от могилы к могиле, большинство их были безымянны.

— Где похоронен отец? Где дед? Где те, кто расстреляны в храме?

Григорий был бледен и жалок, пожимал плечами, разводил руками. И по его щекам текли слёзы.

— Расстреляны все, — твердил беспомощно.

Он и сам был, наверное, бледен и жалок. Вспотела спина, дрожали ноги.

Джулиан всё ждал: вернётся. Засыпал плохо, прислушивался к каждому скрипу и шороху.

Прошло сколько-то дней.

И вот однажды…

Ночь. Голос Григория:

— Магда сбежала от Будимирова, как и следовало ожидать.

Они с братом подходят к двери.

— Написала ему: не будет жить. Я сам читал её письмо.

— Нет! — перебивает его мама. — Она не может сделать такое! — Но тут же тревожно говорит: — Правда, мы с тобой не знаем, что ей пришлось пережить. А вдруг у неё другого выхода нет, всё равно он её убьёт?! Гиша, успокойся!

— Ты права, она не может совершить самоубийство! — наконец подаёт голос дядька. — Бросилась помогать избитому старику, вместе с ним исчезла. Найдут её, не пощадят! Да ещё поиздеваются… Я помню… он мучил…

— Не надо, Гиша, об этом. — Но голос матери тоже пляшет.

Любим кладёт руки на плечи Джулиана, чуть сжимает.

— Что теперь будет, Гиша?

— Не найдёт её, устроит террор. Разошлёт своих монстров повсюду, чтобы даже дыхание убить. Захочет воспитать поколение послушных рабов, вытравить всё живое.

Прошло ещё несколько дней. Джулиан плохо спал, не мог есть, не понимал, что происходит вокруг, словно окоченел. Просил Господа: «Спаси её, пожалуйста! Помоги!» Обеими руками охранял тётку: зажал в груди и так носил. «Я спасу тебя, Мага, ты только держись, пожалуйста. Ты только ничего с собой не сделай плохого!»

Однажды встал ни свет ни заря. Какая-то сила повела из дома в степь — по тропе, проложенной тёткой.

Послышался приглушённый гул, и Джулиан с удивлением закрутил головой — откуда? Машина так не гудит. Не сразу понял — с неба. Один раз садился самолёт в их степи — Будимирова. И унёс от него тётку. К тому самолёту им, мальчишкам, подходить запретили, а что издали увидишь?! А сейчас вот он, с выпуклыми глазами, несётся прямо к Джулиану.

Может, дядька ошибся, и самолёт возвращает ему тётку?! Вот он коснулся земли, побежал в сторону от Джулиана. И в эту минуту наперерез, виляя, как пьяный, к нему кинулся «газик» дядьки. В него уселись вышедшие из самолёта Будимиров и ещё два человека.

Какое-то время смотрел вслед машине. И побежал.

Прилетел убить дядьку за то, что Мага сбежала?

Нёсся сломя голову — вот-вот упадёт.

— Господи, спаси дядьку! — шептал исступлённо, повторяя мамину интонацию.

«Газик» свернул к кладбищу. Оно стояло на взгорке и было раскрыто всем ветрам.

Задыхаясь, пытаясь схватить сухим ртом воздух и, не умея проглотить его, мчался к кладбищу. И вдруг остановился. Со словом «террор» связано слово «расстрел». Оно в памяти взрывается миной, на которой он когда-то подорвался. Обжигает, кидает в невозвращение отца.

Дядьку повезли расстреливать на кладбище, чтобы сразу сбросить в могилу.

Кинуться, закрыть собой — пусть его расстреляют вместо дядьки!

Но он не успеет добежать — они уже там!

Будимирова убить! С ним всего двое охранников!

Оружия нет. Задушить!

Да он не успеет и рук протянуть к ненавистной глотке, как сам рухнет расстрелянный.

Всё равно надо бежать… сказать, чтобы тётку вернул, дядьку не обидел… А сам шевельнуться не может.

Зачем они могилы разрывают? Разве можно делать это? Никто не говорил, но он чувствует: никак нельзя.

Долетают голоса, не связные.

Сквозь тело течёт время.

— Господи, помоги! — шепчет Джулиан. — Не убивай моего дядьку. Спаси. Дай мне силы сдвинуться с места!

И сделал шаг. И второй. Третий. И вздохнул наконец.

Медленно шёл к кладбищу, неся в себе веру в чудо исполнения его мольбы, и уже в голос твердил:

— Господи, спаси дядьку. Спаси дядьку!

Так, с верой в чудо, подошёл к ограде. Сельчане разрывали могилы, один из тех, кто прилетел с Будимировым, по лестнице спускался в каждую и, вылезая, отдавал другому пакеты с чем-то. Дядька вместе с Будимировым переходит от могилы к могиле.

Час, два… Джулиан потерял счёт времени. Ноги затекли.

Наконец Будимиров вместе со своими людьми и сельским шофёром садится в «газик», не тронув дядьку. Господь помог — дядька жив!

Сельчане засыпают могилы и уходят. Дядька чуть не падает на один из свеженасыпанных холмиков. Джулиан садится рядом, прижимается к дядьке. Тот вздрагивает.