Память любви - Бертрис Смолл Страница 46

— Я здесь против воли, — с горечью усмехнулась Ронуин, — и не желала обольщать халифа. И за все это две взбесившиеся твари пытаются меня убить! Зачем, зачем я покинула Англию?!

— Все будет хорошо, дитя мое, — утешила Найлек. — На этот раз Фатина и Хасна, похоже, зашли слишком далеко, — мрачно предсказала она, и, словно в подтверждение ее слов, откуда-то донесся отчаянный визг. В комнату вошла мрачная госпожа Алия. Послышались топот, крики, и двери распахнулись. Баба Гарун толкал перед собой молоденькую, насмерть перепуганную невольницу. Девушка, всхлипывая и что-то бормоча, кинулась в ноги Алие.

— Она молит госпожу о милосердии, — тихо сказала Найлек. — Говорит, что лишь выполняла приказ хозяйки и никому не причинила бы зла по собственной воле. Просит госпожу Алию пощадить ее.

Невольница цеплялась за подол Алии, продолжая вопить:

— Госпожа, милостивая госпожа, пощадите меня! Я нижайшая из низких и не могла ослушаться приказа хозяйки!

— Ты знала, что фрукты отравлены? — допытывалась Алия.

Рабыня отрицательно покачала головой.

— Врет! — отрезал Баба Гарун и, подхватив девушку, принялся грубо трясти.

— Говори правду, отродье верблюдицы!

— Я не знала! Не знала! — настаивала девушка.

Евнух ударил ее по лицу, — Я выбью из тебя правду! — ревел он.

— Но ведь ты подозревала, что твоя хозяйка и ее подруга собираются разделаться с госпожой Hyp? — мягко осведомилась Алия.

Рабыня кивнула:

— Я всего лишь невольница, госпожа моя, и не мне указывать им, что делать.

— Тебе следовало прийти ко мне, — тихо пояснила Алия.

— Тогда они убили бы меня, — прошептала рабыня.

— А теперь ты сдохнешь от моей руки! — свирепо прошипел Баба Гарун, и девушка в страхе прижалась к ногам Алии.

— Нет, Баба Гарун! — воскликнула та. — Девушка права — она пыталась выжить. Это Фатина и Хасна заслуживают сурового наказания за попытку лишить Hyp жизни и, разумеется, за гибель несчастной Гюзель. Скажи, девушка, что ты знаешь о ее смерти? Это ты принесла ей фисташки?

— Нет, госпожа, другая. Служанка госпожи Хасны.

— И фисташки были отравлены?

— Так говорили, но откуда мне знать? — пробормотала невольница.

— Отнеси абрикосы Фатине и Хасне, Баба Гарун, и позаботься, чтобы они съели все без остатка, — велела госпожа Алия. — Мне надоели их выходки.

— А как быть с их детьми? — спросил евнух.

— Омару всего четыре года, а девочкам — три и два. Мы воспитаем их как подобает. Под нашим присмотром Омар вырастет другом и помощником, а не завистливым соперником будущего халифа!

— Ты чересчур добра, госпожа моя, — проворчал главный евнух.

— Немедленно уведите детей куда-нибудь подальше, — посоветовала Алия.

— Да, госпожа, — кивнул Баба Гарун.

— Она их казнит? — удивилась Ронуин.

— Фатима и Хасна перешли все границы, — пояснила Найлек. — Ты здесь новенькая и не знаешь, чего они только не придумывали в своих бесконечных попытках навредить госпоже Алие и ее сыну Мохаммеду. Здесь по ним никто не заплачет.

— Но что скажет халиф?

— Тут, в гареме, вся власть принадлежит госпоже Алие и Баба Гаруну. Вряд ли повелитель разгневается.

Ронуин неожиданно увидела первую жену халифа в совершенно новом свете. Красивая, умная, образованная и, несомненно, добрая Алия вполне способна на жестокость, когда речь идет о выживании и сохранении собственного влияния на халифа. Ронуин невольно вздрогнула.

— Ты замерзла, дитя мое? — встревожилась Найлек.

— Нет, — прошептала Ронуин.

— Удивлена, что госпожа Алия может быть так безжалостна? Она королевского рода. Ее отец был сыном египетского фараона. Она с детства привыкла повелевать и знает, что нужно делать в подобных случаях. Госпожа никогда не колеблется, не отступает и пойдет на все, чтобы защитить халифа и своего сына.

— А как поступить с девчонкой? — спросил Баба Гарун.

— Я возьму ее к себе, — решила Алия. — Она совсем неплохая, просто попала к дурной хозяйке. А теперь иди и выполняй приказ, Баба Гарун.

— Как прикажет госпожа, — с поклоном ответил евнух и вышел из покоев.

— Вставай, девочка, тебе ничто не грозит, — велела Алия, поднимая девушку.

Невольница стала целовать ей руки.

— Сколько волнений! — добавила Алия, — Давайте выпьем мятного чая и позовем музыкантов, чтобы немножко успокоиться. Hyp, садись рядом.

Тут же появились рабыни с маленькими чашечками подслащенного чая и серебряным блюдом, на котором рядами были уложены начиненные орехами финики и крохотные пирожки с изюмом и медом. Невольница коснулась струн лютни, и в душистом воздухе поплыла томная мелодия.

Небольшой фонтан распространял приятную прохладу. Ронуин с удовольствием ела сладости — у нее с утра крошки во рту не было.

— Когда все стихнет, мы вернемся в твои покои, Hyp, — объявила Алия. — Тебе нужно отдохнуть, прежде чем Рашид позовет тебя в свою спальню. Он страстный любовник, не находишь?

Ронуин, не отвечая, залилась краской. Жена халифа рассмеялась и ободряюще погладила щеку молодой женщины.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Замужняя женщина, и так невинна… до сегодняшней ночи с Рашидом, — поддразнила Алия. — В твоем возрасте я уже имела трехлетнего сына. Ты хочешь детей, Hyp?

— Не знаю, — честно ответила Ронуин.

— Наш повелитель подарит их тебе. Hyp, ибо его семя плодородно, — пояснила Алия. — Надеюсь, со временем ты его полюбишь. Несмотря на силу, он нуждается в любви и заботе, как все мужчины, хотя никто из них в этом не признается.

Неожиданно из противоположной части гарема донеслись приглушенные крики. Ронуин побледнела и взглянула на Найлек, но та молчала, плотно сжав губы. Она обернулась к госпоже Алие, но лицо первой жены оставалось безмятежным. Ронуин съежилась. Хотя она и понимала, что происходит, все же не представляла, что казнь будет публичной.

Несчастные совершили ужасную ошибку, вообразив, будто справятся с этой волевой, проницательной женщиной. Какой урок для Ронуин! Если она намеревается остаться в Синнебаре, нужно сохранить дружбу с первой женой.

— Все кончено, дитя мое, — объявила Алия. — Не нужно так пугаться. Они заслужили наказание.

— Госпожа Алия невероятно терпелива, — добавила Найлек, после того как перевела слова первой жены, — и несколько лет мирилась с непростительным поведением этих женщин. Сегодняшняя выходка стала последней соломинкой, сломавшей спину верблюда. Теперь в гареме станет спокойнее.

— Придется мне поверить в это, — вздохнула Ронуин, допивая остывший чай.