Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни Страница 47

– Я беру их как честные деньги, – повторил дон Оресте. – Ню ты уверен, что хочешь дать мне именно эту сумму?

– Несколько лет назад я заключил обязательство с господом именно в вашей церкви. Я не рассчитался, конечно, еще этой суммой, но это только начало, чтобы показать мою добрую волю. Вы лучше знаете, как использовать эти деньги. Я буду работать честно, сообразно правилам, записанным в людских законах, которые отличны от законов господа. Но я обещаю не пачкать своих рук и держаться подальше от мерзости. У меня неплохие перспективы, но я пока еще не тот, кем хотел бы стать.

– Но чего же ты хочешь, в конце концов? – Дон Оресте терял с ним терпение.

– Я хочу строить дома, – сказал твердо Чезаре, – потому что каждый новый дом прибавляет надежды и дает кров тем, кто ютится в лачугах. Я не могу обещать дом каждому, но никто не помешает мне построить столько домов, сколько я смогу. Держите эти деньги. Каждый месяц, как только я развернусь, церковь будет получать от меня помощь для бедных.

Священник пристально посмотрел на него, словно желая прочесть самые сокровенные его мысли.

– Деньги – это не все, – сказал он.

– Да, но они помогают жить с большим достоинством, – возразил парень.

– Ты, может, думаешь, что господь нуждается в твоих субсидиях? – язвительно произнес священник, пытаясь умерить его амбиции.

– Господь, конечно, нет, но бедный люд – да. Рука дающего не оскудеет. – Он умел выкрутиться в любом споре.

– Хорошо. В таком случае приход принимает твою помощь. – Священник встал и благословил его.

– Дон Оресте, – прощаясь, сказал Чезаре, – у меня есть грехи, которые нуждаются в прощении, но я не думаю, что добрый господь согласен дать мне прощение за эту скромную мзду. Я так и не научился молиться, как вы меня учили, и это единственный способ, который у меня есть, чтобы показать мою веру.

– Иди, сынок, и благослови тебя бог. – Дон Оресте увидел в нем белого лебедя и вознес молитву за то, чтобы видение это отвечало действительности.

В серые зимние сумерки он вернулся в тот дом, который остался в его памяти навсегда освещенным ярким июльским солнцем. Он помнил ласточек и стаи голубей, которые меняли цвет в прозрачном воздухе, мелодичный и веселый перезвон колоколов. И вот он снова оказался здесь, но холодной ломбардской зимой.

– Мой мальчик, ты вернулся. – Матильда ждала его, стоя наверху лестницы, одетая в темное, с грустным и бледным лицом.

Чезаре обнял ее без слов. Он ждал звонкого смеха, ее оживленного говора, исходящего от нее аромата, который был сходен с запахом дома: аромата глицинии и специй, с которыми она возилась на кухне. Он ожидал увидеть радость в ее черных блестящих глазах, а встретил взгляд печальный и угасший.

– Что с тобой, Матильда? – Чезаре поддержал ее, обняв за талию, и уложил на диван в знакомой гостиной.

– Да, вот видишь, какая я развалина? – сказала она с улыбкой, делая над собой усилие, чтобы выглядеть оживленной.

– Ты просто устала. Полежи, отдохни.

– Не поможет, – грустно сказала она. – Вот все дыхание, что у меня осталось. – Она пыталась скрыть от него одышку.

– Но что случилось, Матильда? – участливо спросил он.

– Ты помнишь? – ответила она, следуя своим мыслям. – Ты помнишь, как это было в первый раз? Пять лет назад… Ты помнишь, голубок?..

– Подожди, ты немного больна, но ты скоро поправишься, – сказал он, ощущая растущее беспокойство. – Вот увидишь, тебе скоро станет лучше. – Нет, это была не та женщина, красивая и желанная, которая встретила его здесь в тот июльский день. Все было в ней иным, как бы потухшим.

– Ты стал красивым, – заметила она. – Еще красивее, чем раньше. Ты стал мужчиной. Ты сдержал обещание.

– Ты тоже красивая. – Чезаре не лгал, болезнь пощадила ее красоту, не лишив ее женственной мягкости.

– Красивая, как закат. – Она вспоминала слова Мими, веселой цветочницы у Джакомо Пуччини. Сколько раз они слушали вместе этот финальный дуэт из «Богемы». Но то были слезы чувствительности, вызванные музыкой и актерской игрой, а теперь была боль без исхода.

– Зачем ты это говоришь? – возразил ей Чезаре.

– Это последний акт, голубок. – Она погладила его руку своей, уже отвыкшей от работы рукой, слабой, почти прозрачной.

– Что с тобой? Расскажи.

– Это началось от простуды, – сказала она. – Потом плеврит, потом легкие. Я едва могу дышать. Продержалась только потому, что ждала тебя.

– И ничего не писала мне об этом? – Он нежно поцеловал ее в глаза, потом в губы.

– Зачем? К чему тебя беспокоить? Что бы это изменило? И потом, я знала, что ты скоро вернешься. – Она словно пила его дыхание, вбирая в себя его свежую юность, его живой запах.

– Но кто тебе сказал, что это так безнадежно? – спросил он вполголоса, продолжая целовать и ласкать ее.

– Доктор обнадеживает, но я знаю, что ничего уже нельзя сделать. А было хорошо, правда? Я рада, что ты пришел меня утешить и что побудешь еще со мной. Все равно это скоро бы кончилось и, наверное, кончилось бы еще хуже: без любви, может быть, со скандалами. Пришлось бы увидеть, как ты уходишь к другой. Ведь я уже старуха, мой мальчик. Я могла бы быть твоей матерью. И все же я счастлива: ты дал мне свою юность, свою нежность, свою любовь.

– Медицина достигла сейчас очень многого, Матильда. И денег у нас достаточно. Мы найдем лучших врачей. Я найду для тебя хорошего специалиста. Отвезу тебя к нему, и он вылечит тебя. – Он говорил это ей, но убедить пытался скорее себя.

– Ты мой врач, голубок. – Она протянула руку, коснулась его волос и нежно улыбнулась ему. – Не волнуйся, Чезаре, тем более что это все равно не поможет. Скажи мне лучше: квартира, которую я нашла для тебя и твоей сестры, тебе понравилась?

– Я пойду туда завтра. – Ему было сейчас не до квартиры.

– Увидишь, тебе понравится. Думаю, я выбрала то, что надо. Плата умеренная. Я заключила контракт на твое имя и заплатила за год вперед.

– О счетах подумаем потом.

– Потом, – прошептала она с горькой улыбкой, – это слово не для меня.

– Позволь мне попытаться, – прервал он ее.

– Делай, что захочешь, но пока что выслушай меня. – Она заговорила строго, уверенно, но по-матерински заботливо. – Прачечная, этот дом и деньги, которые на моем счету в банке, – все это твое.

– Но мне ничего не нужно, – попытался разубедить он ее.

– Не прерывай, прошу тебя. У меня никого нет, кроме тебя. Но я не хочу, чтобы люди болтали, сплетничали. Так вот, я сделаю своей наследницей Джузеппину. Я уже говорила с нотариусом. Чтобы получить все это, она должна быть рядом со мной все те дни, что мне еще остались. Пока ты отсутствовал, я хорошо ее узнала. Она не такая, как ты, но похожа на тебя. Я к ней очень привязалась. Здесь ключи, – протягивая их, закончила она, – о наших делах позаботишься ты сам. Обо мне – Джузеппина.