Московский беSтиарий. Болтовня брюнетки - Маша Царева Страница 48

Я встала к нему навстречу… и тут же осела обратно в неудобное кожаное кресло. Колени были ватными, ноги объявили забастовку.

– Кашеварова? – устало уточнил он.

У меня пересохли губы, а голос отчего-то стал низким и грубым, как у алкаша из подворотни.

– Да… Она жива?

Его губы растянулись в подобии улыбки.

– И даже здорова. Мы сделали промывание желудка и капельницу.

– Слава Богу, – чуть не расплакалась я.

– Надеюсь, мне не надо объяснять причину, почему так вышло? – Его глаза блеснули арктическим холодом.

– Нет, – мужественно встретила я его внимательный взгляд, – все дело во мне. Я ее упустила.

– Пока нет, – покачал головой врач, – могу сказать с уверенностью, что девочка не наркоманка. Так, любительница. Если вы проведете соответствующую работу, вполне возможно, что все изменится.

– Спасибо вам. Ее можно забрать сегодня?

– Разумеется. В регистратуре вам выпишут счет.

Домой мы вернулись в начале седьмого. Всю дорогу Яна молчала и вопросительно заглядывала мне в глаза: буду ли отчитывать? Будь у нее хвост, она бы непременно им завиляла.

На завтрак я приготовила оладьи. Яна ела с торопливым аппетитом выздоравливающего. Она щедро зачерпывала ложкой сметану, горстями хватала из вазочки соленое печенье, отрывала от французского батона огромные неаккуратные куски. Я сидела напротив, молча пила черный кофе и чувствовала себя старухой. Под моими глазами залегли сумрачные тени; искусанные во время ночной нервотрепки губы саднящей раной пульсировали на обескровленном лице. Та, которая доставила мне столько неприятностей, напротив, была свежа, как едва распустившаяся садовая роза. На ее хорошеньком личике цвел румянец, глаза блестели, губы так и норовили самопроизвольно улыбнуться – так бывает только, когда тебе всего четырнадцать лет.

– Саш… – сказала она, разделавшись с очередным оладушком, – а ты знаешь, что это был мой первый поцелуй?

– Что? – удивилась я. – Хватит врать. Я от тебя устала.

– Да не вру я… Там, в клубе. Думаешь, мне нравится этот идиот с его сальными патлами? Нет, просто… надо же когда-то начинать. Все подруги уже целовались, и только я…

– Но ты рассказывала совсем другое, – растерялась я.

– Да это я так… – развела руками Янка, – у меня родители строгие. Не отпускают никуда. Из школы сразу домой, если гулять – то только во дворе с девчонками. А мне же уже четырнадцать. В прошлом году еле-еле отвоевала право на косметику.

– Но откуда же трансвестит на входе знал тебя? Он назвал тебя по имени!

– Меня с ним Лерка познакомила, – улыбнулась она, – он актер, спившийся. Он давно меня в клуб приглашал, но родители… – Она беспомощно развела руками.

– Постой, но откуда же ты знаешь Дэна? И эту девицу, Нинку?

– Дэн учится в нашей школе. Его четыре раза оставляли на второй год, представляешь? А с Ниной я только ночью познакомилась, в клубе. Она сказала, что от той таблетки будет весело, а мне как раз хотелось спать. Ты ничего не рассказывай Лерке, ладно?

– Посмотрим. Ты доставила мне массу неприятностей.

– Понимаю, – нахмурилась Яна. – Сашка, ты классная. Обещаю остаток дня быть примерной девочкой. И еще обещаю, что я больше никогда так не поступлю.

Яна замолчала. И, глядя в ее глаза, я вдруг поняла, что она не врет.

Потом, уже вечером, когда Яна наконец отправилась домой, я достала с антресолей пыльный альбом со старыми фотографиями. Вглядываясь в собственное четырнадцатилетнее лицо – пышные волосы, дурацкая челка, брекеты на зубах, – я пыталась вспомнить, какой была я сама.

Кажется, тайком от родителей я покуривала в форточку – не потому, что мне нравилось вдыхать теплый отравленный дымок, а просто так, для поднятия собственного статуса в своих же глазах.

А однажды я сперла из маминого шкафа туфли. Шикарные выходные туфли на двенадцатисантиметровых каблуках, которые мама берегла, как иные берегут девственность, и надевала только по мегаторжественным случаям, – и все ради того, чтобы виляющей походкой пройти мимо дворового хулигана Виталика (или его Валериком звали?!).

Кажется, я искренне верила в то, что в один прекрасный день на меня обратит внимание какой-нибудь именитый кинорежиссер и я стану movie star со всем прилагающимся в виде брильянтов и приморских вилл… Да и неудивительно, когда тебе четырнадцать, обманчиво доброжелательный мир стелется у твоих стройных ног, дразня разнообразием перспектив.

В тот вечер я так и уснула – уронив лицо на фотоальбом. И снились мне какие-то эфирно-розовые события, трогательно белые гольфы, дворовые мальчики, вытягивающие губы трубочкой в неумелой попытке поцеловать…

А Янку я с тех пор так ни разу и не видела. Но она неизменно шлет мне приветы и дисциплинированно передает неумело упакованные сувениры – в день рождения, на Восьмое марта и в канун Рождества.

Не люблю, когда мужчины посвящают мне стихи. В качестве знака восхищения предпочитаю получать брильянты (на худой конец шоколадки «Fazer»). И вот почему.

Работал в нашей редакции один тип, Сергей Спичкин. Должность у него была незаметная – что-то вроде курьера-секретаря, чего никак нельзя было сказать о его внешности и его личности.

Спичкин был гением. К сожалению, пока непризнанным. Внешне он смахивал на Дон Кихота в агрессивно-комедийной интерпретации. Баскетбольный рост мог бы считаться его главным достоинством, будь он хоть немного спортивнее. Но нет, в сочетании с тощими бледными конечностями и впалой грудью габариты его смотрелись как минимум забавно.

Последний штрих природного недоразумения – абсолютно лысая голова марсиански-яйцевидной формы. С бледного лица печально таращились блекло-серые глаза, уголки губ всегда были вяло опущены.

Я никогда толком с ним не общалась – так, здоровались и время от времени ходили в одной компании в редакционную столовую за булочками. Я знала, что Сергей балуется поэзией, время от времени он сетовал на невостребованность жанра и робко, к глумливому изумлению окружающих, мечтал о возможной известности.

Над Спичкиным все безобидно посмеивались. Считали его кем-то вроде блаженного. Что это за торжественные завывания, гулко разносящиеся по коридорам? Ах, это Спичкин в курилке нараспев читает Гумилева? Ну и пускай развлекается, что с него возьмешь…

Уж не знаю, как его угораздило заочно в меня влюбиться.

Конечно, я замечала красноречивые взгляды, которыми одаривает меня Спичкин. Но он настолько не походил на романтического героя, что я объясняла его повышенное внимание самыми разными причинами – кроме единственной очевидной. Может быть, у меня нос испачкан в чернилах? Может быть, чулки порвались? Может быть, я ему, черт побери, денег уже полтора месяца должна?!