Прости за любовь - Таня Винк Страница 48

Но в этот раз звонила не Лена, это был Яровой.

– Слушай, тут такое дело, – сказал он и громко чихнул. – Завтра девятнадцатое декабря, День святого Николая.

– И что?

– Надо отца Николая поздравить, я ему давно подарок купил. Я что-то разболелся, температура нехорошая…

– Какая?

– Тридцать семь и два, ни то ни се.

– Да, нехорошая. И что с подарком?

– Как что? Отвезти надо.

– И что я ему скажу? С Днем святого Николая? Ты же знаешь мое отношение ко всему этому.

– Скажешь: «С днем ангела», – язык не отвалится. Не забывай, он наш клиент.

– Я не забываю, но клиентов вообще-то поздравляют с днем рождения.

– Дима, – Юра сделал паузу и снова чихнул, – не пререкайся. Купи цветы и заедь ко мне. Это книги, полное собрание сочинений Серафима Саровского… А-а-апчхи!

У лифта стояли немолодая женщина и мальчик лет шести. Несколько дней назад Дима ехал с этим мальчиком в лифте. Было это так: двери лифта открылись, и Дима, как и должно быть по правилам, хотел войти в кабину, но мальчик опередил его.

– Дружочек, – сказал Дима, когда лифт пополз вверх, – первым должен войти мужчина, потом входят женщины, а уж потом дети. Это для твоей же безопасности. А выходят наоборот.

– Как наоборот? – спросил мальчик.

– Сначала дети, потом женщины, а мужчина последний.

Дима поздоровался с женщиной и мальчиком и хотел войти в лифт первым, но женщина оттолкнула его плечом, пропустила вперед ребенка и закрыла проем своим грузным телом:

– Нечего к чужим детям приставать! Увижу в лифте с внуком – посажу!

– Бабушка, ты что! – Мальчик оттеснил ее и выскользнул из лифта. – Дядя правильно хотел сделать, я в интернете прочел. Давай, выходи, пусть он зайдет первым.

Но женщина не вышла.

– Я пойду пешком, – заявил мальчик и пошел к лестнице.

Дима и женщина переглянулись, и Дима тоже пошел на лестницу.

– Дядя, у вас есть дети? – спросил мальчик, остановившись на площадке.

– Нет.

– Почему?

– Не знаю.

– А вы собираетесь заводить детей?

– Собираюсь.

– А вы разрешите мне дружить с ними?

– Конечно…

– Это хорошо, – заключил мальчик, – у вас будут хорошие дети, воспитанные.

И он побежал вверх.

Утром Дима заскочил на работу и там узнал подробности болезни Ярового: уже приболевший, он, видите ли, днем обедал с простуженным приятелем, ему очень надо было. А ближе к концу рабочего дня так расчихался, что одна сердобольная сотрудница отвезла его домой, по дороге заскочила в аптеку, купила лекарства и заставила измерить температуру. Градусник показал тридцать семь и два. Как известно, любой мужчина при температуре тридцать семь и один пишет завещание, так что сотрудница не покинула Юру, пока он не дозвонился сестре. Несмотря на слабый голос братца, сестра не приехала, а прислала какую-то девчонку с лимонами, имбирем и чесноком. И сотрудница передала девчонке свой «пост».

Ближе в одиннадцати часам Хованский купил цветы, заскочил к Яровому, и тот, в маске на пол-лица, закутанный в толстый халат и поблескивающий розовой лысиной, отдал Диме довольно увесистый пакет. Давинчи мягко поскуливал и выглядывал из-за халата, глаза у хозяина и пса были одинаково печальными. Прощаясь, Яровой предупредил, что отец Николай утром на службе и освободится к часу дня.

Машин на трассе было мало, двигались осторожно – утром снова был дождь. К отцу Николаю Дима приехал в половине третьего. Он решил, что в доме священника будет толпиться народ, как это бывает в день рождения начальства, но народа не было, только белолицая и белобровая женщина лет сорока с добрым лицом, в платке, темном платье и переднике. Ходила она бесшумно.

Отец Николай передал женщине розы и открыл пакет, после чего долго вздыхал и благодарил, любовно выкладывая каждый томик на большой буфет. Когда полное собрание сочинений было рассмотрено и разложено, Дима попросил разрешения выйти и осмотреть маячки на стенах церкви – его люди приезжали в ноябре, но вчера был неожиданно теплый ливень, мало ли что.

– Проведу вас, – сказал священник, – обрыв опасный, знаете ли.

Маячки были на местах.

– Довольны? – спросил отец Николай, останавливаясь у могилы философа.

– Да, доволен.

– Ну, а теперь к столу, – гостеприимно пророкотал священник, – а то бульон остынет.

В столовой, аккуратно придерживая черную рясу, отец Николай сел на солидный деревянный стул с высокой спинкой. Дима опустился на такой же.

Вино и водка на столе были, но, узнав, что Дима не останется на ночь, священник распорядился унести графины. Первые минут десять Дима чувствовал себя немного скованно и разговор не выходил за пределы тем о состоянии церкви, возможных проблемах с фундаментом в будущем и удивительно теплом декабре. Но хорошо натопленная столовая, увешанная картинами библейского содержания, и горячий суп с пирожками согрели душу и тело и способствовали неторопливой беседе.

– Отец Николай, хочу спросить…

– Да, спрашивайте, – предложил священник, придерживая бороду, чтобы она не попала в суп.

– Сегодня ваши именины, а когда вы родились? Год мне не нужен, мне дата нужна – я хотел бы поздравлять вас с днем рождения.

Священник стукнул ложечкой, положил надкушенный пирожок на маленькую тарелочку и задумался.

– Вы в Бога верите? – спросил он неожиданно, так что Дима вздрогнул.

– Нет, не верю.

Отец Николай вытер губы накрахмаленной белой салфеткой и приосанился.

– У каждого своя дорога жизни, своя дорога к Богу. Я, знаете ли, пришел к Богу уже в зрелом возрасте.

– А как это случилось? – с неподдельным любопытством спросил Дмитрий.

– Давайте покончим с первым, а потом я расскажу. – Отец Николай снова склонился над тарелкой. – Простите, не люблю холодный суп, особенно зимой.

Разговор они продолжили, когда унесли глубокие тарелки.

– Случилось это после войны, после Отечественной войны, а до нее я воевал на Финской. – Отец Николай ковырнул вилкой картофель – наверное, хотел убедиться, что хорошо прожарен, – и отложил вилку в сторону.

Дима удивленно поднял брови:

– На Финской?

– Да, молодой человек. Даже не знаю, как я дожил до таких лет. Так вот, на Финскую меня провожала любимая девушка, мы вместе учились в школе. Она писала мне письма. Хорошие были письма, – он задумчиво улыбнулся, – они поддерживали меня. Да… С Финской я сразу попал на Отечественную, и летом сорок первого меня тяжело ранило. Очнулся – а надо мной немцы стоят. В немецком плену я пробыл до сорок пятого, а для всех я пропал без вести, так-то… Из плена меня, ну, и таких, как я, прямиком отправили в ГУЛАГ, откуда я чудом выбрался в пятьдесят втором. Приехал домой – я тогда жил в Харькове – родители, понятно, чуть разума не лишились от счастья – я был единственным сыном. А девушка моя к тому времени уже вышла замуж. Вот представьте, прихожу я к ней через столько лет – у нее муж, сын, работа… М-да…