Ярмарка невест - Кэндис Герн Страница 49

– То, что происходит с вами, должно быть, в тысячу раз хуже, – говорила Верити, – поскольку это происходит, когда вы бодрствуете. Я видела, что с вами творится.

Джеймс заерзал в кресле.

– Из-за чего это случилось? – спросила она, явно убежденная, что он ей ответит.

Джеймс нечасто говорил о своих провалах в сознании. Только с Лоббом, который знал о них с самого начала, и один-два раза с Аланом Полдреннаном. Но ее решительный взгляд свидетельствовал о том, что она не отстанет от него до тех пор, пока он ей все не расскажет. Черт бы ее побрал!

– Милорд?

Джеймс бросил на Верити взгляд, в котором, он надеялся, отразилось недовольство ее настойчивостью, и в конце концов сдался, оказавшись бессильным под взглядом ее ласковых карих глаз. Джеймс отвел взгляд и уставился на пятно на стене над плечом Верити.

– Я прочитал письмо и бросил его на решетку у себя за спиной, – начал он. – Через несколько минут я встал налить себе бренди, считая, что письмо уже давно сгорело. Я ошибся. Краем глаза я увидел, что оно лежит на углу решетки. Наверное, именно в тот момент оно вспыхнуло, не знаю. Больше я ничего не помню.

Верити помолчала, потом сказала:

– Это действительно в тысячу раз хуже ночных кошмаров.

Когда Джеймс посмотрел на нее, она встретилась с ним взглядом и не отвела глаза.

– Я хотела бы вам помочь.

– Почему?

– Потому что догадываюсь, что под всей этой болью, под внешностью лорда Хартлесса скрывается хороший человек, – сказала Верити.

«Право, с него было достаточно.»

– Мадам, вы взялись за меня, как рудокоп со своим кайлом, который долбит и долбит по камню там, где, ему кажется, проходит богатая жила. Но вы здесь ничего не найдете, дорогая. Предлагаю бросить это занятие. Вы только разочаруете нас обоих.

– Я просто хочу помочь.

– Ты не можешь мне помочь! – рявкнул Джеймс. – Во имя всего святого, это же не легкая простуда, которую можно вылечить твоими травами. Неужели ты не понимаешь?

Верити смотрела на него ясными карими глазами, печальными, как у собаки, полными боли.

«Проклятие! Он не имеет права кричать на нее.»

Джеймс запустил пальцы в волосы и попытался обуздать свой гнев. Верити не заслуживает такого грубого обращения, но и он не заслуживает ее участия. Он нанес ей непоправимый вред, а она хочет помочь ему. Такое почти не возможно выдержать.

Джеймс откашлялся.

– Нет, конечно, ты не понимаешь, – сказал он, понизив голос. – Что ты можешь сделать? Как ты можешь понять, что значит жить жизнью, пронизанной стыдом и чувством вины? Терпеть страх и ненависть всех вокруг, до тех пор пока не превратишься в чудовище, каким тебя считают? Каждое утро просыпаться и спрашивать себя, сможешь ли выдержать еще один день? Страстно хотеть покончить со всем этим и не иметь на то достаточно мужества? Что ты об этом знаешь?

Верити сидела тихо, сложив руки на коленях, огонь отражался в глубине ее темных глаз: она смотрела на пламя, горящее в камине за спиной у Джеймса.

Через некоторое время она подняла на него глаза и тихо заговорила.

– Вы правы, – сказала она. – Наверное, я никогда не смогу постичь всю боль, которую вам довелось пережить. Извините, если я взяла на себя слишком много. Я просто надеялась, что могу предложить вам свою дружбу, если она вам нужна.

Она обезоружила его своими великодушными словами и ласковыми глазами. Она предлагала ему еще один драгоценный дар, а он был почти готов швырнуть его ей в лицо. Гнев растаял. Джеймс наклонился вперед в своем кресле и взял Верити за руку.

– Дорогая моя Верити, нет ничего на свете, чего бы я желал больше, чем твоей дружбы, и я с благодарностью ее принимаю. Но, признаюсь, ты поставила меня в тупик. Ты так добра к человеку, который вел себя вчера с тобой, как скотина, взяв тебя против твоей воли.

Верити снова опустила глаза. Теперь она рассматривала свои сцепленные на коленях руки.

– Это было не против моей воли, – прошептала она.

– Может быть, вначале и не было. Но я сделал это безобразно. Я причинил тебе боль и глубоко сожалею об этом. Это больше никогда не повторится, обещаю тебе.

– Вы не причинили мне никакого вреда, уверяю вас, милорд.

Джеймс сомневался в этом, но не стал настаивать.

– Если мы друзья, то называй меня, пожалуйста, Джеймс.

– Хорошо, Джеймс.

Джеймс сжал и отпустил ее руку. Он не хотел, чтобы Верити подумала, что он желает большего.

– Верити Озборн, ты замечательная женщина. Ты усмирила меня, и я буду горд называть тебя своим другом. Но не надо на меня давить в некоторых вопросах. Так же как и я не буду на тебя давить в вопросах, которые тебе не хочется обсуждать.

При этих словах Верити слегка вздрогнула. Джеймс ее провел. Это был своего рода шантаж: ее молчание относительно Испании в обмен на его молчание о ее девственности и так называемом замужестве, но это было необходимо.

– Согласна?

– Согласна.

– Ты останешься в Пендургане? – спросил он.

Верити закусила нижнюю губу, обдумывая ответ.

Джеймс понял, что теперь он берет на себя слишком много.

– Верити, как я сказал тебе в первую ночь, ты не обязана оставаться здесь, если ты этого не хочешь. Ты свободна и можешь уехать. Куда пожелаешь. Ты всегда была свободна.

Верити перестала покусывать губу, но продолжала хмуриться. Джеймсу ужасно хотелось узнать, о чем она думает. Хочет ли она уехать? Конечно, когда-то хотела, но он думал... он надеялся...

– К тому же я подозреваю, – добавил Джеймс, – что тебе некуда ехать. Ты говорила, что твои родители умерли, что у тебя нет ни братьев, ни сестер. Женщина, которую ты так любила, та, что научила тебя обращаться с травами, тоже умерла, если я не ошибаюсь?

– Да.

– Тогда позволь мне предложить тебе приют в Пендургане, – сказал Джеймс, стараясь, чтобы голос его звучал ровно, без трогательно жалобных ноток, которые отразили бы его душевное состояние.

Мысль о том, что Верити уедет, вызвала у него отчаяние, завывающее, как холодный ветер.

– Я все еще чувствую ответственность за тебя, Верити, – продолжал он, – несмотря на мое недавнее поведение. Я буду очень рад, если ты останешься, моя дорогая. Ты будешь моей дальней кузиной. Тебя это устроит?

Верити улыбнулась, и его отчаяние превратилось в теплый ветерок надежды.

– Да, Джеймс, – кивнула она. – Мне очень хотелось бы остаться. Спасибо.

Джеймс улыбнулся ей в ответ.