Ваниль и шоколад - Звева Казати Модиньяни Страница 5

Ей вспомнилось пророчество Донаты, ее подруги, занимавшейся астрологией: «Андреа – это крест, который тебе предстоит нести на плечах всю жизнь». Пенелопа не желала принимать этот приговор, тем более что крест давил и на хрупкие плечи ее детей.

Дождь внезапно прекратился, среди расползающихся туч показалось солнце. Пенелопа взяла металлическую корзинку и купила в придорожном магазине большой запас минеральной воды (вода в Чезенатико была непригодна для питья), фруктовых соков, баночек с медом и джемом, спагетти и бутылок с томатной пастой.

В старом доме ее бабушки всегда хранился запас консервов, но Пенелопа предпочитала свежеприготовленное горячее блюдо с макаронами бутерброду с тунцом из жестянки.

Когда ей было плохо, она набрасывалась на еду, в последнее время ставшую для нее одной из немногих радостей жизни.

Она оплатила покупку и вышла из магазина. Сложила пакеты на заднем сиденье автомобиля и поспешно открыла сумочку – ей показалось, что зазвонил сотовый телефон. Но аппарат уже успел умолкнуть. Пенелопа нажала кнопку определителя номера и поняла, что ей звонила мать.

Усмешка тронула ее губы. Все ясно: это Андреа побежал поплакаться в жилетку любимой теще. Хотя вряд ли он найдет у нее сочувствие. Не о таком зяте мечтала ее мать. Она хотела в мужья для своей дочери не ослепительного красавца, а человека надежного, с солидным счетом в банке и более прибыльной профессией.

Пенелопа не стала перезванивать матери. Вместо этого она тронула с места машину и вставила в стереосистему компакт-диск с записью сюиты Гершвина «Американец в Париже» в надежде, что музыка поможет ей разогнать горечь и обиду.

Она машинально выбивала ритм, барабаня пальцами по рулю. В тридцать восемь лет Пенелопа еще не потеряла желания любить. Внезапная вспышка оптимизма вернула ей надежду. На долю секунды ей показалось, что она сумеет выбраться из трясины, в которой барахталась годами. В конце концов она ведь приняла важное и трудное решение. Такое под силу только женщине с характером. «Пепе, ты сильная», – сказала она, чтобы себя подбодрить.

Она написала Андреа, что оставляет его наедине с домашними и семейными проблемами, но это было правдой лишь наполовину. Те же проблемы будут занимать и ее собственные мысли во время одинокого пребывания в Чезенатико. Ей придется всерьез разобраться в своих отношениях с мужем, в собственной жизни.

– Несчастье мое, – прошипела Пенелопа сквозь зубы.

Пока она поворачивала с магистральной автострады на шоссе, ведущее в Чезенатико, у нее возникло стойкое ощущение, что в эту самую минуту Андреа плачет.

Ну что ж, может, наконец-то и он откроет для себя целительную силу слез.

Пенелопа въехала в городок по мосту, перекинутому через канал, забитый рыбацкими суденышками. Яркие паруса горделиво пестрели на фоне позлащенного майским закатом неба. У нее немного отлегло от сердца. Она родилась в Милане, но ее корни были здесь, в этом городишке, окутанном зимними туманами, душным зноем короткого лета, грустными осенними дождями. Здесь родился прадедушка Гуалтьери, капитан военно-морского флота, здесь прожила всю свою жизнь бабушка Диомира, здесь выросла ее мама, красавица Ирена, и здесь сама Пенелопа много раз проводила летние каникулы.

Она знала Чезенатико вдоль и поперек – от исторической части с небогатыми, но уютными рыбачьими домиками, хранившими очарование старины, до новостроек, хаотично разросшихся за последние полвека.

«Я дома», – подумала Пенелопа, проезжая по Римскому бульвару.

Она остановила машину возле старинных ворот. Невысокая кованая изгородь очерчивала границы сада. В глубине виднелась полускрытая пиниями вилла, которую построил прадедушка в конце девятнадцатого века. Это было двухэтажное здание с одной асимметрично расположенной башенкой, которая казалась воздушной благодаря арочным окнам.

Пенелопа вышла из машины и отперла навесной замок на воротах, потом распахнула заржавленные створки. Скрипя петлями, они прочертили два полукруга по гравию заросшей сорняками подъездной аллеи. Вернувшись в машину, Пенелопа миновала две пышно разросшиеся фуксии и подъехала к дому. Внешние жалюзи были опущены. Краска на стенах, когда-то имевшая красивый золотисто-желтый оттенок, облупилась и поблекла. Деревянное крылечко с шестью ступеньками растрескалось и покоробилось под действием зимней сырости. В воздухе чувствовался запах моря.

Она поднялась по ступенькам, засыпанным палой листвой, и открыла дверь. Внутри было холодно, сыро и полутемно. Сразу было видно, что старый дом необитаем. Но это было единственное место в мире, где она могла спокойно пожить и попытаться навести порядок в своей жизни.

Треугольник солнечного света, прорвавшийся сквозь полумрак, высветил на выложенном плиткой полу в холле тонкий слой морского песка, занесенного в дом через щели осенними ветрами. Издали в холл пробивался тусклый свет с веранды, застекленной витражами.

Пенелопа щелкнула выключателем. Лампочка не зажглась.

– Ну вот, приехали, – проворчала она.

Старый профессор Аттилио Бриганти, их сосед, взял на себя оплату коммунальных услуг, но в последнее время он становился все более рассеянным и иногда забывал о счетах. Итак, дом остался без света. Ей придется подождать до утра, сбегать на почту, заплатить, да еще и умолять дежурного служащего, чтобы он распорядился поскорее включить электричество. Ладно, это можно пережить. Она зажжет свечи, когда стемнеет, и вымоется под холодной водой.

Пенелопа открыла жалюзи в вестибюле, потом в гостиной и наконец вошла в кухню, чувствуя, что умирает с голоду. Сейчас она зажжет газовую плиту, поставит на конфорку кастрюлю с водой, а как только вода закипит, опустит в нее спагетти. А сама тем временем выгрузит из машины чемодан и покупки. Она раздвинула шторы и попыталась поднять рольставень, но порванный ремень остался у нее в руке. Ничего, есть второе окно. Увы, и со вторым окном случилось то же самое.

– Хорошее начало, – вздохнула Пенелопа огорченно.

Мысль о готовке при свете свечи в два часа дня ей совсем не улыбалась, но она решила не унывать. Отыскав свечу, она зажгла ее, сняла с сушилки кастрюлю и поставила ее в раковину, повернула кран, но раздалось лишь подозрительное шипение.

Пенелопа усмехнулась: уж не стала ли она жертвой заговора? Все кругом было против нее, все оборачивалось ей во вред. На мгновение Пенелопе стало страшно. Наверное, зря она затеяла этот побег.

– И что мне теперь делать? – упавшим голосом спросила она вслух.

Пламя свечи колебалось, по стенам темной кухни поползли жутковатые тени. Как всегда бывало в минуты неприятностей, на Пенелопу напал зверский, неудержимый голод.

– Нет, я все-таки поем, – решила она.

Буфет был до отказа забит консервными банками. Пенелопа выбрала самую большую и, приблизив ее к свету, прочитала: «Теша тунца в оливковом масле. Рыбозавод Сан-Кузумано. 300 г».