По ту сторону лета - Одри Дивон Страница 5

Эрмина — дикое существо. Мы попытались придать ей буржуазный лоск, но она никогда не воспринимала его всерьез. Дальнейший путь она проделала самостоятельно. Мне понадобилось время, чтобы понять, что же меня в ней не устраивает. Эрмина никому не старается понравиться. Большинство людей стремится к этому, пусть неосознанно. Мы приноравливаемся к другим и кланяемся направо и налево. И ловим себя на мысли, что улыбаемся, хотя нам ни капли не весело, и говорим совсем не то, что думаем. Я сама из таких. Избегаю конфликтов любой ценой, боюсь их как чумы. Грубые слова ранят меня не хуже пуль, оставляя в памяти незаживающие следы. А вот Эрмину ничем не прошибешь. Наверное, я завидую собственной дочери, силе ее характера, которая у нас в роду передалась ровно через одно поколение. Моя мать была точь-в-точь такой же. Она слишком рано умерла и не успела как следует познакомиться с Эрминой. А жаль. Она была бы счастлива узнать, что в жилах внучки течет ее кровь.

— Короче. Дай мне ключи от машины

Мне надо в магазин, — приказным тоном сообщила мне Эрмина.

— Я сама собиралась кое-куда съездить, — слабо запротестовала я.

— Брось, Эжени, не гони. Кто тебе поверит? Какие у тебя могут быть дела? Давай быстрее, я опаздываю.

— Ты на занятия?

— Ага.

Я достала из сумочки ключи. Она едва не вырвала их у меня из рук. В этом она вся, Эрмина. Ворует даже то, что ей готовы отдать и так. Она хлопнула дверью — подружка еле успела выскочить следом, — и только тут до меня дошло, что сегодня пятница. По пятницам у нее нет занятий.

Несмотря ни на что, я надела пальто и решила выбраться на улицу. Может, если пройтись хорошенько, развеется воспоминание о не дававшем мне покоя сне.

Осеннее белое солнце слепило глаза, лишая пейзаж привычных красок. Я любила этот свет, теснивший реальность. Заглянула в газетный павильон купить какой-нибудь журнал и замерла в нерешительности, не зная, что выбрать, — заманчивые обложки, сулящие все радости жизни, казались мне одинаково не имеющими ко мне отношения. Молодость, любовь, стройная фигура — я и жаждала всего этого и не хотела ничего. Кассирша с вытравленными волосами не отводила от меня недоверчивого взгляда круглых глаз. В правой ноздре у нее поблескивало серебряное колечко. Наверное, она привыкла сидеть в этом нелепом помещении, пропахшем влажной бумагой и собачьей мочой, и целыми днями наблюдать за покупательницами. Та, что стояла справа от меня, молодая чернокожая женщина в джинсах и кроссовках, решительно протянула руку за нужным журналом. Она знала, что он лежит на нижней полке, слева, в самом конце, — очевидно, повторяла это движение десятки раз. Газетный павильон — не то место, где слоняются без дела, переминаются с ноги на ногу и терзаются вопросом, кем бы ты хотел быть, если бы был другим человеком. Ты видела, как она на тебя посмотрела, эта жирная корова? Притворяется, что считает мелочь, а сама так и ест тебя глазами. Думает, что ты ненормальная. Ее раздражает, что ты слишком долго занимаешь принадлежащую ей территорию. Еще пять минут, и она потребует, чтобы ты внесла свою долю арендной платы.

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — чуть нервозно спросила она.

— Да я сама не знаю, чего хочу, — призналась я.

Она наклонилась вперед, перегнулась через прилавок и кончиками пожелтевших от никотина пальцев подцепила журнал.

— Возьмите вот этот. Они недавно поменяли дизайн. Клиентки вашего возраста его обожают.

С обложки щерилась идиотской улыбкой актриса с перманентом, придерживая обеими руками высокий воротник свитера, скрывающий увядшую шею. Кожа лица была абсолютно гладкой, но вокруг глаз залегли морщинки, а искусственная белизна улыбки наводила на мысль о детских молочных зубах. «Пятьдесят — счастье и расцвет», — вопил заголовок, набранный крупным шрифтом. Разумеется, Эжени, для таких теток, как ты, есть специальный журнал. Мы — животный вид, полностью подчиненный состоянию собственных сосудов; каждому периоду соответствуют свои желания. Не выпендривайся и начинай бояться смерти, изобретая все новые хитрости, лишь бы отвлечься от этого страха. Так устроен мир, и ты тут бессильна.

Я сжала в кармане пластмассовую коробочку с двумя «пожарными» таблетками. Купила журнал, который она мне протягивала, — мне ни к чему скандалы. Заплатила и сунула его в сумку. Вышла и двинулась дальше куда глаза глядят, доверившись случаю. Вернее сказать, я так думала, пока ноги сами не привели меня к ресторану, где накануне мы обедали с Мариссой и Лорой. Я без колебаний толкнула дверь (в ту же секунду поняв, что сама себя обманываю) и, только усевшись за столик, тот же самый, что вчера, осознала, что знаю, зачем пришла. В глубине зала за стойкой скучал лысый бармен. Народу было мало. Ко мне подошла вульгарная рыжеволосая девица в повязанном на бедрах фартуке — принять заказ, и я взмолилась, чтобы она ни о чем не догадалась. Я попросила салат из брокколи. Есть не хотелось, но мне нужен был предлог, чтобы остаться здесь и подождать.

— Бокал вина к салату? — предложила девица, профессиональным жестом вынимая блокнот.

— Нет, простой воды.

— Пф-ф, — фыркнула девица. — Водой только пожары тушить хорошо.

Я не нашлась что ответить и согласилась: да, пожалуй, вы правы, я с удовольствием выпью бокал белого вина. Пока я сидела, делая вид, что читаю журнал, ресторан понемногу наполнялся народом. За двумя соседними столиками говорили о работе, повышении, отпусках и локальных войнах с начальством. Ничего увлекательного. Полчаса спустя седовласый мужчина, понизив голос, признался, что втайне мечтает о Луизе — молоденькой сотруднице, которая недавно вышла замуж. Как думаешь, есть у меня шансы поиметь бабу, только что поклявшуюся в вечной любви своему избраннику? Его друг полагал, что в сложившейся ситуации есть определенные преимущества. Люди, принесшие друг другу обет верности, назавтра испытывают что-то вроде похмелья; им уже не терпится сбежать куда-нибудь подальше. По большей части никто никуда не сбегает, зато заводит любовницу (или любовника) на стороне. Говоривший был жирным придурком, тем не менее в его словах содержалась доля истины. Здравый смысл мерзавцев.

Арно явился с опозданием. Лысый укоризненно покачал ему головой. При виде его у меня по всему телу побежали мурашки. Он остановился — человек, приснившийся мне сегодня ночью, — только на этот раз у него были лицо и тело, не призрачные, а настоящие, и одно восхитительно сочеталось с другим. Он поставил в угол рюкзак, подтянул слегка болтавшиеся джинсы и через несколько секунд уже включился в работу. Опять он не ходил, а танцевал. Черные волосы падали ему на глаза, и он передвигался вслепую. Но ни на кого не натыкался, ловко лавируя между посетителями в тесном пространстве. За столиком в глубине зала сидели две девушки лет по двадцать. Мне показалось, что он их чем-то рассмешил. Впрочем, именно этим и должны заниматься красивые молодые парни, общаясь с двадцатилетними девушками, разве нет?

Я чувствовала, что должна с ним поговорить, хотя еще не знала, что ему скажу. К сожалению, в ресторане было слишком многолюдно, я не имела права отрывать его от работы и решила выждать. Сидела и нервничала; меня раздирали сомнения. Есть люди, которым ничего не стоит заговорить с незнакомцем. Им достаточно подняться с места и открыть рот. Они мгновенно находят слова, вызывающие доверие и маскирующие действительную причину знакомства. Есть люди, умеющие внушить другим, что ими движет исключительно дружеское расположение и что расточаемые ими авансы совершенно безобидны. Есть люди, способные пробудить к себе горячий интерес и эмоционально подчинить собеседника. Я не из таких. Меня в подобных ситуациях обуревает страх, заставляющий холодеть позвоночник. Мандраж — так у нас называли это в школе. Уже тогда я не умела первой подходить к людям, предлагая свою дружбу. Никогда не умела пробиться сквозь толстую стену собственной застенчивости. Мне легче было делать вид, что мне никто не нужен, что, если я кому-то нужна, он должен сам подойти ко мне. Жорж, например, находил эту мою повадку неотразимой. И я была бы счастлива, если бы сама верила в то, что это просто повадка, а не обыкновенная трусость.