Зов сердца - Дженнифер Блейк Страница 5

— Давайте глянем на этого господина, — сказал Пьер, когда Сирен закончила рассказ.

Он взял свечу и тяжелой поступью направился в закуток, который Сирен называла своей комнатой. Высоко подняв свечу, он откинул тускло-коричневую занавеску — единственную уступку ее уединению, и посмотрел на лежавшего без сознания человека. Сирен последовала за ним вместе с остальными. Рядом с ней что-то чуть заметно зашевелилось, и, обернувшись, она увидела, как Жан Бретон перекрестился, разглядывая длинное тело на лежанке. Она нахмурилась, смутившись, когда уловила на его лице почти суеверный ужас. Поймав ее взгляд, отец Гастона выдавил из себя улыбку и пожал плечами, отворачиваясь.

— Да, это Рене Лемонье, — сказал Пьер. Они с братом снова обменялись долгим взглядом.

— А вы думали, кто-то другой?

Было тут что-то, чего Сирен не понимала. Подозрение заставило ее сказать резко.

Старший Бретон повернулся с бесстрастным лицом.

— Возможно. Но скажи-ка мне, как получилось, что он оказался здесь? Почему его не отнесли на берег, а потом туда, где он живет?

— Помощь я бы искала целую вечность, а ему она требовалась немедленно.

— Но для этого был Гастон. Разве не так?

Гастон ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Сирен бросила на парня уничтожающий взгляд и ответила вопросом на вопрос:

— Вы не хотите, чтобы Лемонье находился в лодке?

— Мне не нужен здесь ни один мужчина, как тебе прекрасно известно, особенно такой пройдоха, как этот.

— Но он не в том состоянии, чтобы его опасаться!

— Они всегда опасны, такие типы, даже в могиле. Ну, Гастон, ты ведь помогал Сирен, а? Ты позволил ей принести сюда этого человека?

Гастон был не способен лгать; это была одна из самых привлекательных черт его характера. Он, конечно, мог преувеличить прелести некоторых женщин, но то другое дело. Видимо, для него все женщины действительно были красавицами.

Он опустил кудрявую голову.

— Я не сидел здесь все время, дядя Пьер.

— Вот как.

— Я отлучился только на полчасика, не больше! Откуда мне было знать, что Лемонье швырнут в реку?

— Ты бы увидел, если бы сторожил.

Эти спокойные слова звучали приговором. Наказания не избежать. Терпение Сирен лопнуло.

— Какая разница? Человек здесь, и он тяжело ранен! Мы должны что-то сделать — послать за доктором или, по крайней мере, сообщить кому-нибудь, что случилось.

— Она права, — сказал Жан, глядя на брата. — Нельзя позволить ему умереть.

— Боюсь, что так, — вздохнул Пьер. — Гастон, за доктором.

Врач, человек с сомнительными знаниями, зато большой любитель бренди, был единственным, кого удалось убедить принять пост, равносильный ссылке. Он явился поздним утром, снял наложенную Сирен повязку и заменил другой, почти такой же, осмотрел язык и белки пациента, объявил, что у него жар, сделал ему сильное кровопускание и удалился.

Он не ошибся насчет жара. Днем температура упорно повышалась. Сирен обтирала лицо и верхнюю часть тела холодными мокрыми тряпками, чтобы сбить ее. Ее тревожила его неподвижность и бесчувственность, и, хотя она продолжала заниматься своими обычными домашними делами — стряпала, стирала и убирала, — ее снова и снова тянуло опуститься на колени возле его постели.

Странно, но, пока Рене Лемонье лежал здесь, она не могла думать о нем как о развратнике и негодяе. Такая сила была в его лице, в квадратной челюсти и выступе подбородка. Высокий лоб говорил о незаурядном уме. Линия рта была четкой и с одной стороны отмечена полукруглой бороздой, как будто он улыбался, но в ее крутых изгибах не было ничего чувственного. Его тело не выдавало избалованного человека: плечи и грудь перевиты мускулами, а

живот плоский и твердый, как железо, — ни унции жира.

Она расчесала его волосы, когда они высохли, надеясь, что он тогда будет выглядеть не таким изможденным. Это оказалось легче, чем она ожидала, потому что они были коротко стрижены, чтобы убираться под парик, который он носил, должно быть, по привычке, — несомненно, именно парик не дал проломить ему голову; он, наверное, свалился с него, когда Рене упал или когда его бросили в воду. Жаль, что он закрывал свои волосы, — мягкие, блестящие иссиня-черные волны льнули к ее пальцам, когда она зачесывала их наверх, убирая с лица.

В тот день Бретоны не покидали лодку, оставались рядом — чинили ловушки, плели сети, выстругивали колышки и другие полезные мелочи. Гастон ходил подавленный. Никто не обмолвился, какое наказание определили ему за нарушение своих обязанностей, но прошедшей ночью старшие уводили его на берег, и теперь он двигался с некоторым напряжением, а, садясь, опирался на спинку стула с величайшей осторожностью.

Доктор снова явился в сумерках, суетясь еще больше, чем прежде. Он взял на себя смелость, заявил он, сообщить губернатору и его супруге о местонахождении мсье Лемонье и получил особое распоряжение употребить все свое искусство, чтобы поставить его на ноги.

— Я уверена, вы и так собирались это сделать, — сказала Сирен, стоя над ним, когда он сел и начал доставать из своего саквояжа скальпель и чашку для сбора крови.

— Ну да, разумеется. Мне хотелось бы оправдать ожидания губернатора.

— А как насчет месье Лемонье?

— Простите?

— Ваша неловкость опечалила бы его не меньше.

— Да, да. Теперь будьте так добры отойти.

— Почему?

Она не могла оставить Лемонье на милость доктора. Взглянув на лезвие скальпеля с ржавыми пятнами, она ощутила непонятную дрожь, как будто нож должен был вонзиться в ее тело.

— Вы побледнели, мадемуазель. Вид крови многим противопоказан, и мне не хотелось бы приводить вас в чувство.

— Это не от крови, а от вашего скальпеля, — отозвалась она. — Вы уверены, что еще одно кровопускание необходимо? Он и так уже потерял много крови.

Доктор, маленький человечек в огромном парике с затянутой в сетку косичкой, выпрямился.

— Вы ставите под сомнение мой способ лечения, мадемуазель?

Сирен не сдавалась.

— Если это необходимо…

Доктор отвернулся и побросал свои инструменты обратно в саквояж.

— Я этого не потерплю. Или вы уйдете, мадемуазель, или я.

Сирен посмотрела в другую комнату, но Бретоны занимались своими делами, как будто не замечая возникшего конфликта. От них ей помощи не дождаться. На нее ложилась ответственность за человека на этой постели. Она повернулась к доктору и скрестила руки на груди.

— Вы поступите так, как должны поступить, и я тоже.