Лекарство от любви - любовь - Ольга Егорова Страница 5

– Шокола-адное… Клубни-ичное…

Вверх от коробки поднимался густой пар, и руки у женщины были красными от холода. Однако желающих купить в такой час мороженое в вагоне практически не оказалось. Большинство пассажиров еще спали, а все жаворонки, поднявшиеся ни свет ни заря, уже выстроились в традиционную очередь в дальнем конце вагона.

– Значит, шоколадное? – уточнил Герман, доставая из кармана брюк смятые десятирублевые купюры.

Мальчишка обернулся. Он наконец увидел лицо своего спасителя и внезапно почувствовал, что сон его продолжается. В это невозможно было поверить – и тем не менее это было так.

Этот ребенок был как две капли воды похож на Пашку. На повзрослевшего Пашку.

– Дяденька, что с вами? Вам плохо?

Мальчишка, обернувшись, заметил, как побледнело лицо его попутчика. И деньги почему-то из рук выпали, посыпались на пол…

Он принялся их собирать, время от времени поднимая глаза и бросая тревожные взгляды на мужчину, у которого, видимо, стало плохо с сердцем. Или еще какая-нибудь неожиданная взрослая беда с ним приключилась…

– Со мной все в порядке, – проговорил Герман изменившимся голосом. Не отрываясь, он снова и снова вглядывался в черты лица парнишки. Нет, наверное, все же поторопился он заверить свою судьбу в собственной непоколебимости. Напрасно решил вступить с ней в схватку. Слишком сильный противник ему достался, слишком непредсказуемый. Эти бои без правил, кажется, еще никогда и никто не выигрывал.

«Ведь ты же мужчина», – напомнил он себе. Те же самые слова когда-то давно он говорил Пашке, когда тот начинал хныкать, больно ударившись коленкой об асфальт. И добавлял: «А мужчина должен быть сильным». И Пашка всегда успокаивался.

Вот только сейчас, когда Пашкиными глазами на него смотрел совершенно другой мальчишка, когда глаза этого мальчишки были настолько Пашкиными, до такой степени Пашкиными…

– Все в порядке, – повторил он почти спокойно. В самом деле, ведь сколько двойников ходит по свету, и что удивительного в том, что этот мальчишка тоже оказался чьим-то двойником?

«Не чьим-то, – язвительно усмехнувшись, подсказал внутренний голос. – Не чьим-то, а Пашкиным. И повстречался он не кому-нибудь, а тебе…»

Ох уж эта судьба с ее таинственными знаками! В каждой строчке – только точки, как в песне. И догадывайся, ломай голову, что все это значит. Не догадаешься – твои проблемы.

«Только ведь этого не может быть, – возразил он не в тему своему внутреннему голосу. – Не может быть, потому что Пашка…»

– Шоколадное? Пломбир? – Торговка мороженым нарушила ход его размышлений, подойдя почти вплотную и уже протягивая покрасневшие руки к стаканчикам.

«Шоколадное», – вспомнил Герман с большим трудом. Как будто не минуту назад, а давно, в прошлой еще жизни, узнал о вкусовых пристрастиях своего попутчика.

– Шоколадное, – робко озвучил мальчишка. Теперь голос у него был неуверенный – видимо, он снова усомнился в правильности своего поступка. Все-таки, наверное, не стоило соглашаться, чтобы незнакомый дяденька мороженое ему покупал.

– Два, – подбодрил его Герман, отмечая про себя, что голос у парня не Пашкин. И одновременно запрещая себе думать об этом, запрещая сравнивать эти два голоса. Сравнивать возраст – теоретический возраст Пашки, который десять лет назад выпал из окна спальни в детском доме и разбился, и реальный возраст этого мальчишки с Пашкиными глазами. Живого мальчишки.

Возраст, кажется, совпадал. То есть если бы Пашка живой остался, то примерно столько же лет, сколько и этому пареньку, ему бы было сейчас.

«А если…» – вдруг подумал он и сразу же запретил себе думать дальше. Никаких «если» быть не может. Смерть неумолима так же, как жизнь. Она не может, спустя десять лет, передумать. Взять и изменить свое решение, только потому, что какой-то там Герман Самойлов очень сильно этого захотел. Не может…

Изо всех сил продолжая сопротивляться этому наваждению, он даже изобразил на лице подобие улыбки. Только улыбка получилась ненастоящей. Как искусственный цветок, как заменитель сахара…

– Я столько не съем, – возразил мальчишка.

– Двадцать шесть рублей, – торопливо вклинилась в их разговор бойкая торговка. Глаза у нее были грустными и уставшими. Герман протянул ей три смятых купюры и, пробормотав: «Сдачи не надо», пропустил женщину вперед. Та благодарно кивнула и пошла вдоль вагона, снова затянув свою однообразную песню.

– Я не съем два мороженых, – напомнил мальчишка. Он растерянно сжимал в руках два вафельных стаканчика. Один стаканчик в правой руке, другой – в левой.

«Овал лица все же немного другой формы, – отметил про себя Герман. – Но вот глаза…»

– Брось, это тебе только кажется. На самом деле два мороженых съесть можно запросто. Если ты, конечно, любишь мороженое.

– Люблю, – подтвердил мальчишка, вздохнул и поведал: – Только меня мама поругает. Она боится, что у меня снова ангина начнется.

– Значит, второе мороженое отдай маме, – предложил Герман. – Твоя мама любит мороженое?

– Она… Она в последнее время ничего не любит, – горестно вздохнул мальчишка.

Герман промолчал в ответ. Да, жизнь такая штука. У каждого свои проблемы.

Впрочем, тут же оборвал он ход своих мыслей, вполне возможно, что эта незнакомая женщина, которой посчастливилось стать матерью мальчишки с Пашкиными глазами, просто ждет ребенка. И дело совсем не в количестве несчастий, свалившихся на нее, а в элементарном токсикозе. Может быть, она вполне счастлива и довольна своей судьбой…

Мысленно он пожелал ей, этой незнакомой женщине, чтобы так оно и было. И, внезапно снова столкнувшись с глазами мальчишки, вдруг понял, что слишком долго молчит.

– Ну, я пойду к маме?

Мальчишка уже откусил огромный кусок мороженого и говорил с набитым ртом. И выглядел он абсолютно беззаботным. Как и полагается выглядеть человеку в его возрасте.

«Вот и хорошо», – подумал Герман, а вслух сказал:

– Конечно, иди. И спасибо тебе за то, что разбудил.

– А вам за мороженое спасибо.

Мальчишка отошел на пару шагов и осторожно отодвинул дверцу купе. Приподнялся на носочки, обернулся и тихо пояснил:

– Мама спит.

– Понятно, – так же тихо ответил Герман.

И только в тот момент, когда дверца купе уже почти затворилась, он вдруг понял, что забыл спросить самое главное. От волнения даже голос дрогнул и прозвучал слишком громко, слишком резко. Как будто не его, а чужой совсем голос.

– Эй, ребенок… А зовут-то тебя как?

Резко прозвучавший за окном гудок проезжающего поезда полностью заглушил ответ мальчишки. Имени его Герман так и не расслышал.

– Поезд десятый скорый Москва – Саратов прибывает на первый путь. Нумерация вагонов с хвоста поезда, – донесся из динамиков голос женщины-оператора.