Улыбнитесь, вы уволены - Кара Локвуд Страница 5

Как раз тогда из дыма и полумрака возник босс моего босса, Майк. Все женщины в конторе обращали внимание на красивого Майка. Секретарши дрались за право отнести ему почту.

Он сказал:

— Кажется, тебе не очень весело.

А я ответила:

— Я и не рассчитывала, что здесь будет весело.

Майк засмеялся и наклонился ближе. Он умел превратить любой разговор в шутку, понятную только вам двоим.

— Может, я не должен так говорить, но я скажу, потому что принял четыре рюмки для храбрости, — заявил он. — По-моему, ты невероятно сексуальная. Но у тебя, конечно, есть парень, да? У таких девушек всегда есть парень.

И все, я сдалась. Вот как легко было меня подцепить.

Мы с ним переспали по пьянке — неуклюже, ничего не соображая. Обычно о таком стараются не вспоминать, но через два дня он позвонил и пригласил меня на настоящее свидание. Следующие семь месяцев мы были неразлучны. Он говорил, что любит меня. Я говорила, что люблю его. Потом он меня уволил. Вот сокращенный вариант.

Такое чувство, будто я своими руками и без посторонней помощи отбросила феминистское движение на тридцать лет назад. Если в 1972-м вице-президенту нравилась секретарша, ее повышали. В 2002-м ее увольняют. Проще простого: кто тебя повысит, если ты стала обузой?

Майк забыл у меня четыре вещи: зубную щетку, одноразовую бритву, трусы и футболку. Вот и все, что осталось от семимесячных отношений. Вот и все свидетельства, что он здесь вообще был.

Я раскладываю его вещи, одну за другой, на полу в гостиной и принимаюсь их изучать. Выкуриваю несколько сигарет подряд, последнюю гашу, ткнув в его трусы.

Зубная щетка. Бритва. Трусы. Футболка.

Если понять, почему ему надоели эти вещи, возможно, станет понятно, почему ему надоела я.

Он называл меня Огоньком. Говорил, что я волнующая, возбуждающая, сексуальная. Я не успевала войти в собственную квартиру, как он запускал мне руки под юбку. Он был ненасытен. Не сводил с меня глаз, звонил каждую ночь и требовал встреч.

Попользовался — и выбросил. Как зубную щетку или бритву.

В глубине души я надеюсь, что он вернется за ними. Но этого не будет. Он бросил здесь то, что ему не интересно. Оставил то, что не жалко. Похоже, он с самого начала планировал бегство.

Я понимаю, все кончено, но все-таки по-прежнему надеюсь, что он позвонит.

— Без него тебе лучше, — внушает мне Стеф по телефону.

— Мне хуже, — возражаю я.

— Во-первых, у него смешная походка.

— Не смешная.

— Смешная. Он ходит… как утка!

— И вовсе не как утка.

— Джейн, ты просто идеализируешь недосягаемое, но это пройдет. Поверь мне, он ходит, как утка.

— Мне нравится, как он ходит.

— Еще три месяца — и это начало бы тебя бесить. Ты бы увидела, как он идет по улице, и подумала: «Почему я с мужчиной, который ходит, как утка?»

— Это чепуха, — говорю я.

— Это не чепуха, а генетика. Ты хочешь, чтобы твои дети ходили, как утята?

Нет, со Стеф спорить бесполезно, особенно когда ее понесло.

— Тогда что можно сказать обо мне, если меня не хочет мужчина, который ходит, как утка?

— Тяжелый случай, — шумно выдыхает Стеф.

— А что ты посоветуешь?

— Давай пропустим ту часть, где ты страдаешь по Майку и думаешь, чем ты его оттолкнула, хотя всем ясно, что ты здесь ни при чем, потому что промахнулся он.

— Хорошо бы, — вздыхаю я. — Но, боюсь, никуда не деться: я должна немного поныть.

— Ладно, но только при одном условии. Сначала расскажи мне что-нибудь, что не связано с Майком.

Я задумываюсь.

— На бирже труда я столкнулась с Мисси, системной администраторшей.

— Это не та Мисси, которая вроде бы стащила два ноутбука, степлер и эргономичное кресло директора?

— Неужели? Если бы я знала, какой террор она устроила в «Максимум Офисе», то вряд ли дала бы ей такой энергичный отпор.

— Так говорят. Но не мне тебе объяснять, как рождаются слухи. Может, она взяла только степлер.

— Хочешь верь, хочешь нет, но она всего лишь ищет себе соседку. А теперь можно снова про Майка?

— Нет, — выразительно отвечает Стеф. — Расскажи, что там происходит в «Мнении».

Стар Джоунз исповедуется в пристрастии к туфлям. Кажется, у нее их слишком много (как будто туфель может быть слишком много — абсурдная мысль).

— Стар Джоунз говорит, у нее слишком много туфель, — докладываю я Стеф.

— Идиотизм! — фыркает Стеф. — Что за кощунство. Ты так тоже могла бы. Не хочешь попробовать?

— У меня жирная кожа. Чтобы не блестел лоб, понадобится столько пудры, что я стану тяжелее вдвое.

В «Мнении» у всех совсем матовый макияж. А я временно перестала краситься. Косметика не сочетается с фланелевыми пижамами. К тому же ее нужно смывать, а в последние дни душ вообще не входит в число моих приоритетов: не вижу в нем смысла. Я втайне прикидываю, скоро ли начну пахнуть, как истинный европеец.

— Так какие у тебя на сегодня планы? Не считая сожжения его портрета?

— Есть дела поконструктивнее. Буду молиться, чтобы небеса послали мне немножко денег на квартплату.

— Можешь заодно вымолить мне задницу поменьше?

— Попробую, — обещаю я. — Кстати, ты не знакома с иллинойсским жилищным кодексом? Через какое время хозяин имеет право выселить неплательщика?

— Если тебе нужно взаймы, ты знаешь, что я всегда с радостью.

Заманчиво, но я не могу взять деньги у Стеф. У нее такой же долг по кредитной карточке, как у меня.

— Нет, все нормально, спасибо. Просто буду тянуть до последнего.

Хозяин квартиры — француз по имени Боб. У него такой сильный акцент, что он не говорит, а скорее плюется. А еще он всегда кричит, но я не вздрагиваю и не пугаюсь: однажды, после приличной дозы водки, он признался мне, что просто не любит, когда его просят повторить, что он сказал. Боб неизменно ходит в халате и моется примерно раз в квартал. У него вечная щетина, даже по утрам. Раньше он питал слабость к моей бывшей соседке Карен, которая покинула меня четыре месяца назад и переехала к своему почти жениху, оставив меня один на один с квартплатой.

Боб живет на последнем этаже и редко спускается вниз, поскольку избегает физической нагрузки. Остается надеяться, что этот лодырь наведается за деньгами не раньше чем через неделю.

День проходит за всевозможными ток-шоу — от элитных, вроде «Мнения», куда приглашают второразрядных актеров, и до низкопробного цирка.