Радуга в твоих ладонях - Алина Феоктистова Страница 5

Казалось, плакать бы о чем, Мы очень правильно живем. Но иногда под вечер, иногда под вечер. Мы вдруг садимся за рояль, Снимаем с клавишей вуаль И зажигаем свечи…

Голос у мамы был чистый, красивый, и, может быть, оттого, что песня была грустной, Оле хотелось плакать, но это быстро проходило, потому что сначала начинал подпевать отец, а потом все остальные, и песни чередовались — со всем веселые, детские, которые требовала Оля, и взрослые. От одной веяло свежим воздухом желанного будущего, когда Оля тоже станет взрослой, когда начнет сбываться то, о чем ей часто говорил отец, о чем он говорил ей в последний их разговор: у нее будет своя жизнь, она тоже станет уезжать, но у нее останется дом, где ее всегда будут ждать и любить и куда она будет возвращаться.

Светит незнакомая звезда, Снова мы оторваны от дома, Снова между нами города, Дальние огни аэродрома…

Оля, сидевшая обычно около отца, слышала его голос, и ее немного пугало, как это она окажется далеко от теплоты и уюта дома. Но песня была о надежде и о радости, и Оля, тогда еще не совсем понимающая смысла слов, думала, что это надежда на возвращение домой и радость от того, что вернешься, тем более что песня кончалась словами:

А песни довольно одной, Чтоб только о доме в ней пелось…

И ей становилось хорошо. А потом пели еще другие, тогда популярные песни, и любимую отца, от которой становилось совсем легко на душе:

Возьмемся за руки, друзья, Возьмемся за руки, друзья, Чтоб не пропасть поодиночке.

Все эти воспоминания быстро мелькнули и погасли привычной горечью — песни оказались неправдой, слова отца не сбудутся никогда.

— Маленьким детям нельзя брать спички, это не игрушка, может случиться пожар, — строго начала говорить Оля сестренке, чтобы выплеснуть горечь.

— А как же без спичек зажечь свечки? — удивленно, как взрослая на ребенка, уставилась на сестру малышка. — А в темноте не видно буквы, а я читаю моим детям сказку, чтобы им не было страшно.

Оля поняла, что Рите все-таки было страшно, но она, в отличие от старшей сестры, решила проблему. Как объяснила Рита, такая же ситуация была у них поздно вечером в детском саду, и многие дети, оказавшись в темноте, заревели. Тогда воспитательница зажгла свечу, посадила всех рядом и стала им читать.

Оля присела на кровать, посмотрела на игрушки. Они были старенькими, у медведя не было носа, кукла была лысой, у пластмассового раскрашенного Буратино облезла краска. Это не казалось странным — игрушки были еще Олиными, из ее детства, она помнила их новыми, красивыми, даже помнила, как нашла утром, после новогодней ночи, так и не дождавшись Деда Мороза, Буратино, которого он оставил ей в подарок.

— У него был целый мешок подарков, — рассказывал ей папа. — А он долго в нем копался, выбирал самый лучший подарок, говорил, что для самой лучшей девочки выбирает. — И Оля ему верила.

Рита перестала играть и смотрела на Олю. Оля чувствовала, что помешала, прервала игру, но уходить ей не хотелось. Нужно было что-то придумать, чем-то занять младшую сестру, которая смотрела на нее с немым вопросом. То ли под влиянием воспоминаний, то ли просто оттого, что Оля не знала, что ей еще делать с Ритой, она предложила ей посмотреть фотографии. Рита с радостью согласилась, внимание старшей сестры было ей в новинку. Оля принесла из гостиной альбом с фотографиями. Рита проявляла к ним живейший детский интерес. Детские вопросы: «А это кто? А это где?» — закончились удивленным: «А это я?» — когда Рита ткнула пальчиком в фотографию, где была снята пятилетняя Оля в нарядном платье с белым кружевным воротничком, в праздничных белых ажурных колготках, с огромным бантом на голове, смеющаяся, со связкой воздушных шаров в руке.

Сестры были похожи как две капли воды, и их фигурки на детских фотографиях были одинаковыми.

— Нет, это я! — рассмеялась Оля над ошибкой сестренки. — Это меня папа сфотографировал на первомайской демонстрации. Мы ходили тогда втроем — он, я и мама. А тебя еще на свете не было. А вот смотри, на следующей фотографии все мы, он попросил одного дядю нас щелкнуть.

Рита посмотрела на фотографию, где такую же девочку, которую она привыкла видеть в зеркале, обнимали двое счастливых молодых людей. Остальные фотографии она досматривала молча, без вопросов. А перед Ольгой представало ее детство, таким, каким она его помнила: они втроем на даче, которую потом продала мама, они в доме отдыха на Азовском море, они, живущие дикарями в палатке на побережье Черного моря, их семья с друзьями на пикнике, потом появилась малюсенькая Рига, их стало на одного человека больше. Оля и не заметила, что Рита молчит и больше ни о чем не спрашивает. Увлекшись, продолжала рассказывать. Вот папа учит ее кататься на велосипеде, вот катает в лодке… За последние три года фотографий почти не прибавилось. Две Олины, где они были сняты всем классом в прошлом году и в позапрошлом, и две Ритины, принесенные из детского сада, где детишек также снимали на каком-то празднике, всех по очереди. А потом была проблема, забирать ли Ритины фотокарточки: нужно было платить, а у них не было денег. Им опять кто-то помог. Новые фотографии не были вставлены в прорези альбома, никто об этом не позаботился, и они просто лежали между страницами. Прошлогодняя фотокарточка Риты, где ей было пять лет, привлекла Олино внимание.

— А ведь действительно похожи, не отличить, — сказала она, взяв снимок и вернувшись к странице альбома, где была фотокарточка, удивившая Риту.

Мерцающее пламя свечей хорошо освещало фотографии, сестры сидели рядом на кровати, той, где прежде спала Оля, а теперь спит Рита, и у Ольги дыхание перехватило от жалости, которую она вдруг впервые почувствовала к младшей сестре. У нее не было всего того, что делало счастливой маленькую Олю, а ведь она была так похожа на нее, значит, и испытывала такие же эмоции. Она была родная. Из жалости родилась щемящая любовь. Оля чувствовала себя виноватой, она совсем не уделяла внимания сестренке, а ведь оно нужно было ей так же, как до сих пор нужно ей самой. И Риту ведь тоже некому любить и защищать, как и ее саму, а ведь она еще такая маленькая! Оля тогда обняла ее за плечи, прижала к себе. Вдруг она заметила, что Рита долго молчит, и поняла почему. «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», — прозвучало у нее в ушах. Их двое, и она старшая, и она будет стараться сделать все, чтобы хоть как-то заменить Рите родителей. Рита подняла головку — в ее глазенках, где отражалось пламя свечей, было сначала удивление, но она не отстранилась, а улыбнулась в ответ на Олину попытку улыбнуться ей.

Конечно, не в Олиных силах было осуществить задуманное. Она не могла повезти сестренку в дом отдыха, организовать пикник. Но она могла поехать с ней в парк, сводить ее в кино, купить мороженое.