Зимняя корона - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 50

* * *

Сентябрьское солнце ласкало стены Шинонского замка, и камень превращался в такое же теплое золото, как и окрестные сжатые нивы. Сады сгибались под тяжестью серебристо-зеленых груш и румяных яблок. В полях и лугах скотина нагуливала бока перед осенним забоем.

Алиенора поправлялась медленно. Только недавно к ней вернулось ощущение силы и здоровья. Выздоравливая, она с удовольствием сидела над рукоделием и много занималась с детьми: вместе с ними играла, читала, слушала музыку. Душевный покой она обретала в созерцании и молитвах. Пусть другие вникают в подробности политики, правления и дипломатии. Какое все это имеет значение?

К Генриху теперь Алиенора испытывала глухое безразличие. Она как будто оказалась внутри защитного пузыря, и что бы он ни делал, на нее это не оказывало никакого воздействия. Он любил говорить, что во время беременности женщины теряют разум и становятся тупыми, как коровы. Алиенора примерно так и чувствовала себя долгими неделями, пока оправлялась после выкидыша, и только к осени начала пробуждаться к деятельной жизни и обращать взгляд за пределы своих покоев. Мир вновь обретал четкость и цвет, и к ней возвращался интерес к его непостоянству.

Стоя у открытого окна, она увидела, что к конюшням шагает брат Генриха Вильгельм, а с ним – Изабелла. Чуть позади них шел ловчий с сапсаном Вильгельма на краге перчатки. Вилл бурно жестикулировал и что-то быстро говорил Изабелле. Она же наклонила голову и слегка отвернулась. Алиенора знала, что Вильгельм пригласил Изабеллу вместе покататься верхом. Хотя графиня согласилась, из покоев королевы она выходила с обреченным видом.

На травянистом участке Амлен учил Ричарда и Жоффруа владеть мечом, показывал атакующие удары и способы обороны. Ричард набрасывался на дядю, как будто дело происходило на поле боя и значение имел каждый выпад. Движения Жоффруа были гораздо сдержаннее, убийственного пыла в них не чувствовалось.

Неожиданный звук заставил Алиенору вздрогнуть и обернуться. В ее опочивальню ворвался Генрих, нарушив царящий здесь покой. Этим утром, когда они виделись в большом зале, Генрих был энергичен и жизнерадостен, теперь же его губы превратились в тонкую линию, а глаза метали молнии.

– Что случилось?

– Бекет! – злобно прошипел он и оттолкнул ногой стул, попавшийся ему на пути. – Невозможно поверить, что он так поступил со мной. Как он мог, после всех тех привилегий, что я даровал ему?! Неблагодарный простолюдин!

– И что он сделал?

Генрих задвигал челюстями, будто жевал тугой хрящ.

– Отказался от канцлерства. Под тем предлогом, что якобы не может с чистой совестью посвятить себя и Церкви, и государству. Господни чудеса, принимая пост, он ведь знал, что будет иметь дело и с тем и с другим.

Алиенора приподняла брови:

– Ты рисковал, назначая его архиепископом. – Она устояла перед соблазном напомнить мужу, что была против Бекета.

Генрих сердито буркнул:

– Почему нельзя передать часть работы другим людям, как мы и договаривались в самом начале?

– Может, у него оказалось больше обязанностей, чем он ожидал? Может, ему приходится многому учиться и много делать, руководя Церковью?

Генрих с шумом выдохнул:

– Ха! Томас справился бы с этим, даже если бы ему одну руку привязали за спину.

– Тогда, вероятно, Бекет предпочитает отдать все внимание высшему призванию. Как глава Английской церкви, он ровня тебе, а не подчиненный. В звании архиепископа он не должен отвечать перед тобой так, как отвечал в звании канцлера. – Она догадывалась, что в глазах короля Бекет повел себя как охотничий ястреб, взлетевший вдруг на высокое дерево, откуда его не достать, и не слушающий больше команд хозяина. Для Генриха это почти предательство, и хотя сам он готов был с легкостью нарушить свое слово, по отношению к нему такое никому не дозволялось и не прощалось. – Что ты теперь будешь делать?

– Я запрещу ему это и велю еще раз подумать.

– Боюсь, ты посеял зерно, которое принесет тебе несъедобный урожай.

– Тогда не будет никакого урожая! – отрезал Генрих. – Если посадки ядовиты, я вырву их из земли.

Алиенора не смогла подавить дурных предчувствий. Она знала, как ведет себя Генрих, когда ему перечат. Такое же поведение видела и в сыновьях – те чуть что устраивали истерики. Если за возникшим препятствием ничего не стоит – если Бекет действительно не справляется с бременем обязанностей, – то все разрешится само собой. Однако, подозревала Алиенора, дело гораздо запутаннее и простым выкорчевыванием тут не обойтись. Нельзя выполоть крапиву и не обжечься при этом.

– Значит, тебе понадобится новый канцлер.

– На какое-то время вполне сойдет Джеффри Ридель. Он архидьякон в Кентербери и представляет, что такое канцлерство. Человек он знающий, но не тот, кто мне нужен! – Генрих чуть не топнул ногой, и в его голосе послышались нотки обиды. – Томас это понимает – вот что самое противное.

Ридель нравился Алиеноре еще меньше, чем Бекет: не человек, а подобострастный слизняк с хитрым взглядом и грязными ногтями. При всей компетентности Риделя ценным помощником его не назовешь.

В покои после занятий на свежем воздухе вбежали дети в компании нескольких резвых псов. Следом за ними шел Амлен и на ходу расправлял котту, которая была подоткнута за пояс. Ричард, еще весь в возбуждении, принялся с воплями гоняться за Жоффруа вокруг отца и случайно задел голень Генриха, куда того недавно лягнула лошадь. Генрих взревел от боли и влепил Ричарду пощечину такой силы, что мальчик упал. Немедленно воцарилась тишина, в которой всем слышались отголоски звонкого удара ладони по лицу. Первым сорвался с места Жоффруа, он подбежал к няньке и спрятал лицо в складках ее платья. Ричард поднялся с пола. На его щеке горела алая полоса. У него задрожали было губы, но потом сжались, и он бросил на отца полный ненависти взгляд. Генрих вырвал из руки сына игрушечный меч и сломал о свое колено на две части.

– Научи его, как себя вести! – рыкнул он в сторону Алиеноры. – Или я сам вобью в него правила поведения. – Затем попало и Амлену. – А ты, дурак, к чему потакаешь этой блажи? Ты еще хуже, чем они! – С этими словами Генрих отбросил обломки меча на пол и, кипя гневом, вышел из комнаты.

Ричард смотрел ему вслед и дрожал, как гончая, но не от страха. Алиенора хотела заключить его в объятия, однако удержалась. С самого раннего возраста Ричард воздерживался от слез и плакал только в крайних случаях и лишь тайком или на пышной груди Годиерны. С Алиенорой он всегда вел себя стойко и гордо.

– Не огорчайся, – сказала она ему. – Твой отец был рассержен по другому поводу, а ты ворвался сюда в неудачный момент и к тому же повел себя невоспитанно. Тебе нужно научиться сдерживать себя, раз ты собираешься стать великим правителем и повелевать другими людьми.

Ричард выпятил нижнюю губу:

– А папа себя не сдерживает.

– Это неправда. Тебе не следовало вбегать сюда, словно дикое животное.