Последняя милость - Луиз Пенни Страница 55

— В деревушке Клегхорн Холт, чуть дальше по железной дороге. Она проезжает через Три Сосны по дороге домой. У нее есть какие-то новости?

— У нее уже готов полный отчет о вскрытии, и она хотела обсудить его с вами. Кроме того, вам звонил агент Лемье из Монреаля. Он сказал, что выслал вам что-то по Интернету. Это как-то связано с главным управлением. Кроме того он просил, чтобы вы ему перезвонили. Но прежде чем вы это сделаете… — Изабелла направилась к своему столу, и Гамаш последовал за ней. — Я нашла Элеонору де Пуатье.

Лакост села и кликнула мышкой. На экране монитора появилась картинка. Черно-белое изображение женщины в средневековых одеждах. Она сидела верхом на лошади и держала в руках развевающийся флаг.

— Ну? И что дальше? — спросил Гамаш.

— А дальше ничего. Это она. Элеонора де Пуатье. Она же Элеонора Аквитанская.

Изабелла Лакост указала на экран. Гамаш пододвинул стул, сел рядом с ней и, задумчиво сдвинув брови, пытался сообразить, что бы это все могло значить.

— Расскажи мне все, что тебе удалось узнать.

— Что мне удалось узнать или что я думаю по этому поводу? Впрочем, это почти одно и то же. Информации, в любом случае, немного. Сиси де Пуатье везде указывала, что она родилась во Франции, и ее родителями были Элеонора и Генри де Пуатье. В своей книге, — Лакост указала на экземпляр, лежащий у нее на столе, — она описывает свое счастливое детство во Франции и аристократическое воспитание, которое там получила. Потом последовала некая финансовая катастрофа, и ее отослали в Канаду, к неким дальним безымянным родственникам, правильно?

Гамаш кивнул.

— Так вот, Элеонора — это она! — Лакост снова кивнула на портрет средневековой всадницы и кликнула мышкой. На этот раз на мониторе появился портрет сурового вида блондина в короне. — А это ее отец, Генрих Плантагенет. Он же Генрих Второй, король Англии.

— Ничего не понимаю.

— Других Генриха и Элеоноры де Пуатье во Франции нет и не было, — сказала Изабелла, указывая на экран монитора, на котором теперь были оба старых портрета.

— Но ведь это не имеет никакого смысла! — Гамаш никак не мог переварить полученную информацию.

— Сразу видно, что вы никогда не были девочкой-подростком, шеф.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Это одна из тех историй, которые обычно очень импонируют девочкам определенного, романтического склада. Сильная королева с трагической судьбой, благородный король. Крестовые походы. Кстати, Элеонора де Пуатье и сама участвовала в крестовом походе вместе со своим первым мужем. Она создала собственную небольшую армию из трехсот женщин, и они часть пути проделали верхом, с обнаженной грудью. По крайней мере, так утверждает средневековая легенда. Потом она развелась с Людовиком Французским и вышла за Генриха.

— И они жили долго и счастливо.

— Не совсем. Собственно говоря, он заточил ее в темницу. Но до этого она успела родить ему четырех сыновей. Одним из них был Ричард Львиное Сердце. Потрясающая женщина!

Лакост смотрела на портрет средневековой всадницы и представляла, как она сама скачет верхом, с обнаженной грудью, через всю Палестину, в свите этой удивительной королевы. Образ Элеоноры Аквитанской привлекал не только романтически настроенных подростков.

— Ричард Львиное Сердце? — переспросил Гамаш. — А как насчет дочери по имени Сиси?

— Которая стала дизайнером и поселилась в Трех Соснах? Нет, такой не было. Король Генрих умер в тысяча сто восемьдесят девятом году. Элеонора — в тысяча двести четвертом. То есть либо Сиси де Пуатье побила все рекорды долгожительства, либо она все это выдумала. Неудивительно, что надо мной дружно смеялся весь личный состав парижского Сюртэ. Хорошо хоть, я назвалась агентом Николь.

Гамаш задумчиво покачал головой.

— Значит, она просто придумала себе биографию. Отправилась почти на тысячелетие назад во времени. Но зачем? Зачем ей это было делать? И почему она выбрала именно таких родителей?

Некоторое время они молчали, обдумывая возможные предположения, после чего Лакост задала вопрос, который невольно напрашивался после того, что им стало известно.

— А кто же тогда ее настоящие родители?

— Думаю, ответ на этот вопрос может оказаться чрезвычайно важным.

Гамаш сел за свой стол. Было уже двадцать минут шестого. Перед встречей с доктором Харрис ему еще нужно было поговорить с Лемье. Гамаш загрузил в компьютер полученные сообщения и набрал номер, оставленный агентом.

— Агент Лемье слушает! — раздался в трубке оглушительный крик.

— Это Гамаш! — прокричал он в ответ, хотя не смог бы объяснить, почему, собственно, нужно кричать.

— Шеф, я так рад, что вы позвонили. Вы получили рисунок, сделанный художником Сюртэ? Он сказал, что отправил его вам по электронной почте.

— Я как раз открываю сообщения. Что он сказал и почему мы кричим?

— Просто я сейчас на автобусной станции, и только что пришел автобус. Художник сказал, что, судя по всему, Элле умерла, сжимая в руке какой-то предмет, и он врезался в ее ладонь.

— Поэтому и остался такой четкий отпечаток?

— Точно. — Наверное, автобус уехал или водитель выключил мотор, потому что фоновый шум затих и агент Лемье заговорил нормальным голосом. — Я отдал ему фотографию, сделанную во время вскрытия, и он сделал набросок, как вы и просили. Рисунок, правда, не очень четкий. Да сами увидите.

Разговаривая с Лемье, Гамаш быстро просматривал сообщения в поисках того, которое ему должен был прислать эксцентричный художник, угнездившийся в недрах главного управления Сюртэ. Наконец он его нашел, кликнул мышкой и стал ждать. Из-за того что в полевых условиях подключение к Сети шло по обычной коммутируемой телефонной линии связи сообщение открывалось мучительно долго.

Наконец на экране стала постепенно проявляться картинка.

— Я разговаривал с другими бродягами. Расспрашивал их об Элле, — продолжал Лемье. — Этот народ не слишком разговорчивый, но большинство все же вспомнило ее. Из-за ее места между ними даже возникла потасовка. Судя по всему, в их среде оно считалось чем-то вроде пентхауза. Прямо над решеткой теплотрассы. Странно, что она решила его сменить.

— Действительно, странно, — пробормотал Гамаш, впившись взглядом в экран монитора. На нем уже проявилась половина рисунка. — Вы хорошо поработали, Лемье. Поезжайте домой.

— Слушаюсь, сэр.

Представив себе довольное лицо польщенного похвалой Лемье, Гамаш невольно улыбнулся.

В течение следующих пяти минут Гамаш гипнотизировал взглядом экран, с нетерпением ожидая, когда картинка проявится полностью. Когда же это наконец произошло, старший инспектор откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди и долго задумчиво рассматривал изображение, совершенно забыв о времени.