Будуар Анжелики - Валери Жетем Страница 55

Он подал знак слугам.

Они насиловали ее всю ночь.

Вы думаете, что бедная женщина после этого утопилась в пруду? Приняла яд? Побрела куда глаза глядят?

Ничуть не бывало!

Утром она попросила оторопелого барона пожертвовать монастырю часть лесных угодий, которые, по ее словам, она честно отработала этой ночью…

Увы, благородные дамы и кавалеры, вспоминая Августина Блаженного, нужно заметить, что не стоит восхищаться тем, чем надлежит просто пользоваться…

Последние слова потонули в аплодисментах.

Подошла очередь Луизы.

— Не так давно, когда королевская резиденция еще не переехала в Версаль, а Лувр представлял собой вечно растревоженный муравейник, — начала она свой рассказ, — там проживала чета придворных: смазливая молодая жена и ее солидный супруг, пребывающий в том счастливом возрасте, когда все не только уже можно, но еще и доступно.

Каждый из них находил себе развлечения по душе и при этом жили они в мире и согласии, не ущемляя прав и не унижая достоинства друг друга.

Но дама все же не была образцом рассудительности и подчас, выходя из-под влияния супруга, совершала поступки, чреватые скорее хлопотами, чем радостями.

Так случилось и в тот раз, когда ей вздумалось приблизить к себе одного хлыща, почти совсем еще мальчишку, у которого в голове посвистывает ветер, но зато язык подобен псу, который сорвался с цепи. Что она в нем нашла — непонятно, а он… разве что — лошадку для утренних прогулок.

Надо заметить, что ни эта дама, ни ее супруг по взаимной договоренности не проводили ни одной ночи вне семейной спальни, а для развлечений использовали утренние или дневные часы.

При этом дама отдавалась своим любовникам исключительно в том положении, когда она располагалась сверху, чтобы, по ее словам, никто не имел оснований говорить, будто бы супруга маркиза N под кем-то лежала…

Но однажды случилось то, чего, казалось бы, никогда не могло произойти, и тем не менее…

Вернувшись вечером, по обыкновению, в свои апартаменты, маркиз N застал там юного фавна своей половины, который, лежа в его кровати, не выказал ни малейшего беспокойства при появлении законного мужа.

Жена, к удивлению маркиза, тоже держалась достаточно вызывающе, видимо, вдруг утратив ощущение реальности, — непонятно только, по какой причине.

Маркиз минуту постоял в раздумье, затем вышел и через несколько минут вернулся.

В спальне за это время ничего не изменилось.

Маркиз, ни слова ни говоря, разделся, подошел к кровати, схватил хлыща за волосы, поставил его на четвереньки и покрыл его так, как жеребцы на лугу покрывают кобыл.

Хлыщ, естественно, издавал вопли, мало напоминающие выражения удовлетворенной страсти.

А в довершение всего распахнулась дверь, и в спальню вошла целая толпа придворных, видимо, по предварительной договоренности с маркизом, который проговорил, продолжая накачивать хлыща:

— Extremis malis — extrema remedia [5].

Рассказ Луизы получил самое горячее одобрение.

Шевалье де Грие отложил в сторону кочергу, которой он ворошил дрова в камине, и начал свое повествование:

— По воле несчастливой судьбы, занесшей над одним достойным юношей кинжалы сыновей его мачехи, страстно желавшей устранить законного наследника, он вынужден был бежать из родительского дома.

Названые братья пустились в погоню.

Он вынужден был скрываться и запутывать следы подобно зверю-подранку, и это ему достаточно хорошо удавалось, однако в одном небольшом городке они едва не настигли его, но юноша, надев женское платье, каким-то чудом ускользнул от рук преследователей.

Поздним вечером он постучался в ворота имения графа Z. Его впустили и отвели к хозяину, элегантному господину средних лет с бородкой a la Lui и чувственными губами, выдававшими в нем либертена, что подтвердилось в самом скором времени.

Не дав юноше возможности изложить обстоятельства, побудившие его путешествовать в женском платье, граф начал отпускать комплименты, предназначенные, разумеется, миловидной девушке, каковой выглядел наш герой, и предложил воспользоваться его гостеприимством.

Юноше пришлось, исходя из возникшей ситуации, рассказать историю о том, что он, то есть она — младшая дочь барона G, возвращалась в отчий дом после семи лет пребывания в монастыре, где воспитывалась, и вдруг на лесной дороге карета подверглась нападению разбойников. Ей удалось бежать, но карета, лошади и сундучок с ее личными вещами достались нападающим…

Слушая, граф сочувственно цокал языком, а когда рассказ подошел к концу, приказал слуге пригласить в его кабинет графиню.

Когда она пришла, граф попросил повторить рассказ о нападении разбойников, но у бедного юноши язык прилип к гортани, когда он увидел молодую статную красавицу с алебастровой кожей и слегка надменным лицом, черты которого могли бы вдохновить самого требовательного портретиста.

Все же он нашел в себе силы повторить романтическую историю, которая ничуть не тронула графиню, в отличие от ее супруга.

Когда же он сообщил о своем решении предоставить юной баронессе возможность провести несколько дней под их гостеприимным кровом, чтобы прийти в себя после пережитых треволнений, графиня едва сдержала жест крайнего недовольства.

— Добро пожаловать, баронесса, — произнесла она с непередаваемо кислой миной на лице, которое и в этом случае не утратило своего очарования.

Ужин прошел в тягостном молчании, которое граф несколько раз попытался нарушить комплиментами в адрес мнимой баронессы, но его слова падали, будто капли воды на сухой песок, не оставляя следов.

Недовольство графини легко объяснилось уже через полчаса после ужина, когда юная гостья легла спать в отведенной ей комнате и туда вошел граф в полном неглиже.

Приложив палец к губам, он приблизился к кровати и прошептал:

— Дорогая, я пленен вашей красотой, я без ума от вашей атласной шейки, от ваших ручек, ваших глаз, напоминающих два голубых озера, в которых хочется утонуть… да, утонуть…

— Не надо, прошу вас, граф, — еле слышно проговорил юноша.

— Ну, не упрямьтесь же…

— Нет, нет, оставьте меня, умоляю…

— Неужели вы полагаете, будто я не знаю, какие нравы царят в монастырских пансионах? Знаю, еще как знаю! Ну, довольно строить из себя ангелочка…

И граф приступил к решительным действиям.

Юноше ничего другого не оставалось, как позвать на помощь.