Шотландская любовь - Карен Рэнни Страница 57

Они переглянулись. Гордон по-мальчишески улыбнулся:

– Нужно было выяснить, правы мы или нет.

– Вы же могли пострадать! Вы об этом подумали?

Его улыбка, абсолютно обворожительная, сводила с ума.

– Ты за меня волновалась?

– Ну конечно, нет, – солгала Шона и повернулась, намереваясь уйти.

Гордон остановил ее, схватив за плечи и повернув к себе. Шоне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Она попыталась вырваться, но тщетно.

– Ты за меня волновалась?

Его голос сделался ниже, он звучал почти соблазнительно. Если бы она могла себе позволить соблазн… Но нет.

Однако ей – какая странность! – хотелось вытереть его лицо от грязи, особенно вот здесь, на скуле…

– Нет. Я пришла с тобой поговорить. Можешь уделить мне время?

Пока бежала в Ратмор, Шона сунула брошь в карман и теперь проверила, на месте ли она.

– Не сейчас.

– Это важно. Может, только для меня, но очень важно.

В его глазах промелькнула какая-то искорка: может, удивление, может, что-то еще.

Гордон отвернулся и подошел к Рани. На мгновение ей показалось, что он просто проигнорировал ее, но потом они оба на нее посмотрели. Она им мешала, и если бы у нее было время или какие-то другие идеи, она бы просто развернулась и ушла.

«Ну что, Гордон Макдермонд, гордая я? Возможно, тебе будет приятно лицезреть, как низко я пала».

Она обхватила себя руками и закусила губу, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. «Ладно, не важно, я найду кого-нибудь другого. Не хочу отвлекать тебя от этих ваших взрывов». Слова эти звучали у нее в голове, но вслух произнести их она не решалась.

В конце концов человек привыкает к стыду и унижениям. Вот как она, например. К тому же откровенность дает некую свободу. К чему делать вид, что ты не та, кто ты есть на самом деле? За прошедшие годы она слишком устала от этого спектакля.

Гордон наконец зашагал к ней. Лицо его, в разводах грязи, было очень серьезным. Рани собирал разбросанные на земле предметы: бумажные свертки, три маленькие фляжки и ящики, содержимое которых оставалось для Шоны загадкой. Но как она подозревала – меньше знаешь, крепче спишь.

– Зачем ты взрываешь собственные земли?

Гордон молча повернул ее лицом к Ратмору. Она смирилась с его молчанием. Очевидно, она не в том положении, чтобы задавать вопросы.

– Если тебе будет угодно, это новое изобретение, – сказал он почти у дверей Ратмора. – Новая взрывчатка. Сейчас, в своей нынешней форме, она исключительно, непозволительно мощная, но когда мы доведем формулу до совершенства, получим революционно новый взрывчатый порох.

– Но зачем?

Он остановился и посмотрел на нее:

– Зачем?

Шона кивнула.

– А почему бы и нет?

Вот и весь сказ.

Он открыл дверь и пропустил ее внутрь дома.

– Я вернусь через несколько минут.

С этими словами Гордон проводил ее в переднюю гостиную, предназначенную для официальных визитов.

Шона кивнула. У дверей Гордон помедлил.

– Я устал от войны. Я буду счастлив, если мы сможем производить на фабрике что-то, помимо дымного пороха. Мне неприятно осознавать, что мы в ответе за чью-то смерть. Новое вещество – это взрывчатка, не предназначенная для убийства.

Шона снова кивнула – ей нечего было сказать в ответ на эту страстную тираду.

Оставшись одна, она огляделась.

Деревянные панели, натертые до блеска, покрывали все четыре стены, овальный потолок с падугами был выкрашен в коричневый цвет. На столике рядом с мягким бежевым креслом стояла китайская ваза. Дальнюю стену занимал огромный камин, по бокам стояли высокие кресла. Над каминной полкой висел огромный портрет генерал-лейтенанта Макдермонда. Даже его изображение выглядело строгим и неумолимым.

– Ваше сиятельство, как хорошо, что вы пришли.

Шона обернулась: в комнату вошла маленькая женщина с короной седых волос на голове и круглым лицом, на котором в данный момент сияла приветливая улыбка.

– Я миссис Маккензи, экономка, – представилась женщина. – Сэр Гордон попросил меня подать вам закуски. Я пришла спросить, что вы пожелаете: печенье или лепешки?

– В этом нет необходимости, миссис Маккензи. Правда.

Она явилась сюда не в гости, а за подаянием.

Но у миссис Маккензи был такой же вид, как у Хелен, когда она что-нибудь твердо решит.

– Мне не составит никакого труда, ваше сиятельство. Так лепешки или печенье?

– Как вам будет удобнее, миссис Маккензи, – сдалась Шона.

Экономка кивнула и снова улыбнулась.

Когда миссис Маккензи ушла, Шона приблизилась к окну. Отсюда виднелся краешек Лох-Мора, но не Гэрлох, как будто Ратмор повернулся спиной к соседу. Вроде бы собирался дождь. Интересно, помешает ли погода взрывам, которые задумал Гордон?

Неужели он так сильно ненавидит войну?

Она никогда не спрашивала его об этом. Но ведь она и не говорила ему, как рада, что он выжил, когда многие погибли. И не рассказывала, сколько за него молилась.

Шона снова бросила взгляд на портрет генерала и скорчила ему рожу. Отец Гордона, наверное, только бы порадовался, если бы сына убили на поле брани – конечно, в том случае, если бы его самопожертвование было удостоено посмертной награды.

Шона всего трижды бывала в Ратморе и ясно помнила каждый свой визит. В первый раз она пришла сюда с родителями поздравить генерала с повышением. Во второй раз семейство Имри прибыло на похороны матери Гордона. В третий раз она пришла одна – она искала Фергуса. Их тетя прибыла в Гэрлох с известием о смерти их родителей.

– Ты сказала, что хочешь поговорить со мной.

Он стоял в дверях.

– Ты переоделся.

Снова белоснежная рубашка и отглаженные брюки. Она скучала по его килту. Стоит ли об этом сказать?

Наверное, не сейчас.

– Я не хотела мешать.

– В чем дело, Шона? Что-то с Фергусом?

Она покачала головой.

Гордон вошел, но садиться не стал – прислонился к стене, скрестив руки на груди.

– Ты купишь брошь моего клана?

– Что?

Она вытащила из кармана брошь.

– Брошь клана Имри. Мне необходимо продать ее как можно быстрее, и я подумала, что ты, возможно, захочешь ее купить. – Надо было проговорить это как можно скорее, пока еще хватало смелости, пока мужество не покинуло ее окончательно. – Я могла бы продать ее в Инвернессе, но боюсь, там никто не предложит достойной цены. К тому же мне будет приятнее, если она достанется тебе, а не какому-то чужаку.