Истинные цвета - Дорис Мортман Страница 57

Французский художественный совет устраивал в Пале-Рояль специальную выставку, посвященную творчеству американских художников. Выставку, конечно же, окрестили «Американцы в Париже» и провозгласили событием года в мире искусства.

— Напрасная потеря времени, — заявил Джулиан, прочитав приглашение. Все словно сговорились отнять у него Изабель! — Париж вот уже полвека не является центром мирового искусства.

— Приглашение прислали мне, Джулиан, а не тебе. И я ответила согласием.

— А что, если я не желаю, чтобы ты там выставлялась? Что, если таким образом ты серьезно повредишь своей будущей выставке в Нью-Йорке?

Изабель смело взглянула ему в глаза:

— На выставку приглашены лучшие художники Америки, Джулиан. Отказаться от экспозиции все равно что признать, что я недостойна называться лучшей. А мы с тобой прекрасно знаем, что это не так!

Нина шагала по улице Фобург-Сент-Оноре, весело размахивая пакетами с логотипами известных модельеров, и вдруг увидела, как из «Гермеса» выходит Энтони Гартвик собственной персоной. Она хотела было проигнорировать его и таким образом отомстить за ту ночь на Мальорке, но поздно — он уже заметил ее и ринулся ей навстречу.

— Нина! Какой приятный сюрприз! — Он обнял ее за плечи и расцеловал в обе щеки. — Я чуть не забыл, как ты прелестна.

— Иди к черту, Гартвик!

Если бы в его изумрудных глазах не вспыхивало пламя, если бы его чувственные, резко очерченные губы не сложились в лукавую мальчишескую улыбку, если бы от него не пахло дорогим одеколоном, напоминавшим ей о дворцах и сказочных принцах, она бы отпихнула его в сторону и пошла своей дорогой. Но он выглядел для нее не менее привлекательным, чем она для него, если верить его словам. Вот почему вечером того же дня она обедала с ним в «Ле Гран-Вефур», а потом очутилась в его номере в «Плаза-Атене», а точнее — в его постели.

Он ужасно изголодался по ней и никак не мог насытиться. Он овладевал ею снова и снова, меняя позиции. Ласки его порой были грубоваты, но, слушая, как он стонет, впиваясь в ее плоть, потом почти всхлипывает от наслаждения и снова стонет, возбуждаясь, Нина упивалась животной страстью. К утру все тело ее ныло, но, засыпая в его объятиях, она решила, что влюблена.

Париж оказался именно таким, каким его представляла себе Изабель. Она приехала за неделю до начала выставки, чтобы всласть побродить по городу и поглазеть на его чудеса. Она гуляла по улочкам с блокнотом в руках, часто останавливаясь и делая зарисовки.

Помимо набросков и прогулок, в культурную программу Изабель входило также посещение многочисленных парижских музеев. Город предлагал поистине королевский выбор шедевров, и Изабель наслаждалась этим изобилием.

В Лувре, переходя с этажа на этаж и из зала в зал, Изабель пыталась осмыслить увиденное не только с точки зрения сюжета и мастерства, но и в контексте времени. Она как завороженная следила за эволюцией искусства. В определенные моменты, когда, казалось, художественная мысль уже зашла в тупик, происходили новые открытия в науке, менялись философские доктрины и взгляды, и это давало мощный импульс какому-либо течению в искусстве.

В день открытия выставки Изабель, минуя Лувр, направилась в Тюильри к маленькому музею «Же-де-Пом», приютившему импрессионистов. Вероятно, сюда вела ее любовь к пейзажам или же роман с цветом и светом. Проходя по полутемным, плохо освещенным залам музея, Изабель боролась с желанием выставить полотна на улицу, в залитый солнцем сад или в маленькие открытые кафе, где они явно выглядели бы эффектнее.

Восторг не улетучился, даже когда Изабель покинула «Же-де-Пом». Впрочем, живи она в то время, ее наверняка бы тоже захватили перемены, происходящие в обществе. «Да это и понятно», — размышляла она по дороге к отелю. События мирового масштаба повлияли и на ее судьбу, и на судьбы ее современников. Европа и Соединенные Штаты пережили две мировые войны. Государства изменили границы, ядерное оружие превратилось в страшнейшую угрозу целостности мира. Технология переживает период расцвета. Живописные полотна и фотография перестали быть единственными средствами визуального общения. Человека со всех сторон обступает реальность. Неудивительно, что абстрактное искусство стало логическим продолжением выразительного ряда. Художники экспериментируют с цветом и формой и создают стиль, представляющий собой нечто среднее между поп-, оп-, нео- и постартом.

Многие, как и Изабель, пытаются сочетать абстрактное и образное в искусстве. Одни используют свои работы как рупор политических идей или как социальный протест. Другие бросают вызов общественному вкусу. И все требуют зрительского соучастия и ответной реакции на свои произведения. Может, именно поэтому Изабель и ее коллеги потянулись к образности? Может, они просто встревожены тем, что общество теряет ориентиры? А может, все дело в осознании собственного «я»? И образное искусство — всего лишь новый способ создать себя заново? Или же это просто очередная ступень в эволюции живописи?

Изабель вошла в Пале-Рояль, размышляя о философских проблемах. Торжественный вечер был уже в самом разгаре: зал сиял огнями, между гостями, предлагая всем желающим шампанское и пирожные, сновали официанты. Мужчины, все в смокингах, любезные и элегантные, составляли «черное обрамление» зала. Американки в большинстве своем тоже оделись в черное, отдав предпочтение испытанному временем строгому изяществу.

В отличие от американок француженки напоминали цветущий сад. Это был праздник женственности — прически, макияж, украшения, дорогие духи, яркие шелка и буйные краски.

Изабель же осталась верна себе — белому цвету — и тем не менее не устояла перед соблазнами французской моды, купив платье цвета слоновой кости от Ив Сен-Лорана. Незатейливый покрой, нежная подкладка, ласкающая тело, и две длинные вставки вместо рукавов, ниспадающие с ее плеч, словно римская туника, — настоящий триумф строгого вкуса. Как всегда, в качестве украшений она выбрала изделия американских индейцев — ожерелье из золотых треугольников с зигзагообразным узором. Центральный треугольник, как и серьги, инкрустирован красным кораллом.

Едва она появилась в главном зале, как к ней сразу же подскочили спонсоры и стали знакомить с гостями, расхваливая ее работы и восхищаясь ее безупречным французским. Вдруг в толпе перед ней мелькнуло знакомое лицо.

— Коуди! — Изабель сразу же его узнала. Он обнял ее, поохал и поахал по поводу ее сногсшибательного платья и от души поздравил с успехом.

— По дворцу пронесся слух, что Изабель де Луна — жемчужина выставки. — Он усмехнулся, но лицо его затуманилось грустью. — Если бы ты тогда поехала со мной, я мог бы сейчас купаться в лучах твоей славы.

— Тебе вовсе не обязательно быть чьей-то тенью, Коуди. Ты и сам талантливый художник.

— Ты мне льстишь, однако дела мои так плохи, что я усомнился в своих способностях.

Изабель погладила его по щеке, пытаясь как-то сгладить неловкость.

— Может быть, все дело в дилере? Мне повезло. Меня представляет Джулиан Рихтер, знаменитый среди художников дилер. — Она произнесла это спокойно, без эмоций. — А ты не хотел бы вернуться в Штаты? Организаторы выставки постарались на славу, но, даже рискуя обидеть парижан, я вынуждена признать, что Париж не пуп земли.