Приди ко мне, любовь - Лиза Клейпас Страница 57

– Люси, давай прекратим этот никчемный разговор.

– Хит, – вкрадчиво начала Люси, – почему же никчемный?

– Подумай, было бы тебе приятно, если бы я стал расспрашивать о том, чем ты занималась с Даниэлем? Ты тоже ответила бы, что не помнишь.

– Но я-то как раз помню все слишком хорошо.

Хит приподнялся, опершись на локоть, и внимательным взглядом, в котором читались и насмешка, и гнев, окинул жену.

– Да? Интересно, и что же ты помнишь? Прогулки при лунном свете по Мейн-стрит, поцелуй украдкой, а может быть, целых два? Я полагаю, вряд ли дело заходило дальше подобных невинностей.

– Да, вы правы, мистер Хит Рэйн, – с нарочитым пафосом ответила Люси. Про себя она отметила, не без тщеславия, легкую тень беспокойства на лице мужа. – Я должна вам признаться, что никто никогда не целовал меня так, как вы.

Уловив легкую иронию в ее словах, Хит тем не менее успокоился и принялся играть ленточками ее ночной сорочки.

– Иного и быть не могло, ведь до меня ты Общалась только с холоднокровными янки.

– Боже мой, как ты любишь все обобщать. Между прочим, я тоже янки. Но меня-то ты едва ли назовешь «халаднакровной», – последнее слово Люси произнесла с подчеркнуто южным акцентом, точно воспроизводя манеру говорить Хита; затем, усмехнувшись, добавила:

– Или это твоя заслуга?

– Ты становишься чрезмерно дерзкой, Люси Рэйн.

– Уж не собираешься ли ты умерить мой пыл?

– Я буду не я, если не сделаю этого.

* * *

Следующие несколько недель были очень напряженными: перед четой Рэйн открылось широкое поле деятельности, и каждый из них столкнулся с массой трудностей. Оба с головой окунулись в будничные дела, стараясь разрешить все проблемы и отовсюду выйти победителями. Дни казались им слишком короткими и переполненными хлопотами, зато ночами страсть выплескивалась через край. И все же стена, разделявшая их, еще не рухнула, – они оба чувствовали это. Более того, эта стена с каждым днем становилась все более монолитной и непреодолимой, ибо они ни разу так и не удосужились, а может, и не осмелились заговорить на эту тему. Прошлое Хита – вот что было этой стеной, – туманное, загадочное, а потому неопределенное и настораживающее. На разговоры о нем как бы негласно было наложено табу. Но Люси все чаще и чаще натыкалась на стену в самые неподходящие минуты. Когда бы она ни пыталась расспросить Хита о его жизни до войны, он постоянно ускользал от ответа, используя дюжину всяческих уловок: он подсмеивался над женой, занимался с ней любовью, порой намеренно затевал спор – в общем, делал все, чтобы переменить тему разговора, так волновавшую Люси. То же самое происходило, когда она задавала ему интимные вопросы. Он отнекивался ничего не значащими фразами или вовсе умолкал. Мысль о том, что Хит вовсе не намерен до конца раскрыть душу перед женой, брак с которой был освящен на небесах, что он не собирается делиться с ней самым сокровенным, не желает посвящать ее в свои тревоги, не просто пугала Люси, она приводила ее в трепет, терзала сердце. Да, он доставлял ей удовольствие, ухаживал за ней, оберегал ее – но не более того! Люси было совершенно очевидно, что Хит ее не любил и не жаждал полюбить. Почему? Она не могла найти ответа на этот вопрос. Впрочем, кто бы вообще смог на него ответить?

Стремясь защитить себя, Люси выстроила стену и со своей стороны: если Хит не желает открыть ей хотя бы малую частичку своего сердца, что ж, и ее сердце будет закрыто для него. Нет, она, конечно, была мила с ним, смеялась и весело болтала, страстно отвечала на его любовные заигрывания. Но никогда она не делилась с ним своими тайными мыслями, ни разу не доверила ему своих сокровенных помыслов и желаний. Она установила рубеж дозволенного и не позволяла ему перейти его.

И как ни горько было это сознавать, но для Люси и Хита любви не существовало. Она ждала их там, за стеной; отверженная и покинутая, она боялась подойти к ним, да ее никто особенно и не звал. Поэтому минуты, проведенные вместе, казались им пустым, зря потраченным временем. Смех, заигрывания и даже любовные ласки – всего этого было недостаточно для подлинной близости. Все было лишь игрой – оба понимали это, но продолжали притворяться, ибо стена существовала реально и непоколебимо.

Хит возложил на Люси все хлопоты, связанные с ремонтом, отделкой и меблировкой дома, а также выбор и обучение прислуги. Он открыл ей счета в «Джордан», «Марш и Компани», «Хоуви Компани» и прочих крупных универсальных магазинах Бостона, где она довольно быстро стала постоянной клиенткой. После того как она купила несметное количество товаров в каждом из этих мест, стоило ей только показаться в дверях, как со всех сторон подлетали швейцары и продавцы, а приказчики с улыбкой наперебой приветствовали ее:

– О, здравствуйте, миссис Рэйн!

– Доброе утро, миссис Рэйн!

– Добро пожаловать, миссис Рэйн!

– Как приятно вновь видеть вас в нашем магазине, миссис Рэйн!

Следует заметить, что требовалось известное мастерство, чтобы за столь короткий срок снискать уважение и расположение известных своей сдержанностью и скупостью на слова бостонских торговцев. По вечерам Люси развлекала Хита своими рассказами о том, как перед ней склонялись и трепетали все клерки и менеджеры.

Сколько раз пришлось Люси принимать ответственные решения. Ее воспитание не позволяло бросать деньги на ветер, она не была готова тратить большие суммы – до сих пор их просто у нее не было. Выбрать диван или купить фарфоровый сервиз – это куда ни шло, но обставить целый дом, да еще такой огромный – задача весьма непростая! Дело осложнялось еще и тем, что ей очень хотелось произвести своими покупками благоприятное впечатление на мужа. Как она волновалась, когда заказывала ковры и мебель на тысячи долларов: «Господи, совершенно очевидно, что выбрала не то; вот пуфик едва ли подходит по стилю к спальному гарнитуру, хотя и очень мил, а этот ковер такой приятной расцветки, но куда его положить – в гостиной или кабинете Хита?!» Консервативная бостонская аристократия, которую предполагалось принимать в новом доме, всегда очень щепетильно оценивала внешний вид и внутреннюю обстановку. Хит же постоянно заявлял, что не намерен заканчивать свой век в таком мрачном доме, что его вкусы более современны, чем у новых англичан. Всюду необходимо было искать компромисс, а это не всегда было легко.

Итак, Люси большую часть времени посвящала совершенно новому для себя занятию, и поскольку вокруг нее не было ни единой души, кто мог бы подсказать или покритиковать ее выбор, приходилось во всем полагаться только на собственный вкус и эстетическое воспитание. Ей совсем не нравилась мебель пестрой расцветки, мода на которую была в самом разгаре. Она предпочитала чистые тона и спокойные узоры без излишних украшений. Окна Люси решила задрапировать простыми бархатными шторами, которые в теплую погоду можно было бы менять на легкие занавески из блестящего муслина. Портьеры из шерстяной ткани, с кисточками бахромы, должны были окаймлять дверные проемы в каждой комнате, а в холода защищать дом от сквозняков.