Фея с улицы Иркутской дивизии - Лариса Кондрашова Страница 59

— Простите меня! — вырвалось у Симы. — Это я во всем виновата.

— С одним условием, — сказал он, останавливая машину у обочины. — Вы меня поцелуете.

Что у нее за день сегодня: все требуют одного и того же! Может, Всемирный день поцелуя?

Вместо одного поцелуя получилось… Сима сбилась со счета. Они целовались и целовались, пока он не прошептал:

— Давай ко мне поедем, что ли!

— Я думала, что тебе не нравлюсь, — сказала она невпопад.

— Ты — мне — не нравишься? — удивился он, ворочая слова, как глыбы, потому что она заставляла его выныривать из этого омута, в который он с таким удовольствием погружался.

И тогда он продекламировал, считая, что она выдумывает неизвестно что:

Чаще наша жизнь — ненастья.

Очень редко — сладкий зной.

…Попадется омут счастья —

Сразу прыгай. С головой! [2]

— Нет, ты подожди, — настаивала она, — не отвертишься. При чем здесь стихи? Когда это я тебе понравилась? Уж во всяком случае, не с первого взгляда. С первого взгляда ты почувствовал ко мне неприязнь.

— Не придумывай, — отмахнулся он, развязывая шарф на ее шее.

— Иван, прекрати! — Она отчего-то стала злиться. Ей казалось, что он не воспринимает всерьез ни ее саму, ни желания, которые она высказывает. А просто тащит ее по тропе собственных желаний. Приспичило ему, вот и все, а вовсе не потому, что он так уж в нее влюблен. — Иначе я рассержусь.

— И что ты мне сделаешь? — Теперь он запустил руки под ее водолазку.

— Дам тебе пощечину, — произнесла Сима ледяным тоном.

И тогда он опомнился. Значит, она не шутит? Но ведь только что все было хорошо, она отвечала на его поцелуи и была в его руках такая ласковая, такая нежная…

Он со стоном отодвинулся.

— Ну чем я опять провинился?

— Ты меня не слушаешь!

— А зачем ты в такие минуты говоришь? Неужели всякие там разговоры не могут подождать?

— Потому что я хочу понять!

— Что? — Теперь уже и он построжел, разозлился на нее.

Но у нее вдруг кончились слова. И пришло чувство, что вот сейчас, в эту минуту из их отношений уходит что-то важное, настоящее, а она со своей дотошностью чего-то там выясняет. Бывают минуты, когда слова лишние. И оказывается, именно женщины все портят, продолжая прямо-таки с маниакальной настойчивостью выяснять отношения.

— Понравилась — неточное слово, — после некоторого молчания заговорил он. — Понравиться может картина, рубашка, костюм, а женщина… Просто в один момент вдруг поймешь, что это она, та, которую так долго ждал…

— …что не обязательно ей об этом и говорить, — насмешливо закончила за него Сима.

— До чего же ты язва, Серафима, — вздохнул он и спросил: — Куда тебя везти-то? Адрес свой скажи.

— Странно, а разве ты не знаешь? — съехидничала она, уже не в силах остановиться. — Мне показалось, ты вызнал обо мне все, что мог.

— Вызнал! Вот ведь и слово какое подобрала. Злое. — Он тронул машину с места и только спросил: — Как ехать, прямо?

— Через два поворота свернешь налево, — сказала она.

— А почему ты меня все-таки оттолкнула? — опять стал допытываться он. — Знаешь, как говорят на Востоке: уходит — не задерживай, приходит — не отталкивай.

— А ты уже пришел? — лукаво спросила она по принципу: и хочется, и колется, и мама не велит. Теперь уже и ее кокетство выглядело наигранным.

— Я бы давно пришел, если бы ты остановилась и подождала меня.

Опять намек! На то, что она торопится со своими мужчинами и связывается не с теми, с кем нужно?

— Ты мне ничего не сказал насчет документов: ты взял их с собой?

Ей ничего не оставалось, как перевести разговор на другую тему, чтобы не выглядеть совсем уж глупой.

— Да взял я, взял!

— Вот как раз сейчас и поработаем.

— Опять ты все испортила. — Он нарочито тяжело вздохнул. И поинтересовался: — Что, совсем плохо?

— Ты о чем? — не поняла Сима.

— О деньгах.

Как раз машина подъехала к ее дому. Сима оказалась права: номер ее дома Гвоздев знал. Он приткнул свой автомобиль почти у самого ее забора и включил габаритные огни. Уже было довольно темно, сумерки сгущались с каждой минутой.

И тут произошло неожиданное: какая-то машина, стоявшая поодаль, у соседнего дома, стала набирать скорость и вдруг понеслась прямо на Гвоздева с Симой.

Она ничего предпринять не успела. Просто обомлела и стояла столбом, представляя собой отличную мишень. Зато Гвоздев среагировал достаточно быстро. Он схватил Симу в охапку и прыгнул вместе с ней вдоль забора, под защиту своей машины.

А потом и вовсе она перестала что-либо понимать, потому что прогремел выстрел, пуля взвизгнула, ударившись о металл, и нападавшая на них машина, вильнув в сторону огнями, помчалась вперед, чтобы вскоре скрыться за углом.

— Что это было? — задыхаясь, спросила Сима, поднимаясь с земли.

Она упала и ушиблась, так что теперь ее колени горели, и на левой ноге даже без ощупи чувствовалась громадная дырка на колготках.

— Подозреваю, что все тот же твой знакомый. Надеюсь, бывший бойфренд.

Подколол! Все никак успокоиться не может.

— Откуда у тебя пистолет?

— Да это так, пугач. Ничего, кроме шума.

Ничего себе, пугач! Звук пули, ударившейся о металл, она точно слышала.

— А тот, который скрылся, он хотел нас задавить?

— Ну, если и не нас, то тебя уж точно.

— Думаешь, это Михаил?

— А кому еще ты могла досадить настолько, что он захотел бы тебя убить?

— Досадить! — с обидой выдохнула Сима. — Получается, это он так ответил мне на добро? Я же его, считай, преобразила!

Что она говорит! В такую минуту не может не сморозить глупость.

Гвоздев, пропуская ее в калитку, которую Сима перед тем успела открыть, в удивлении даже придержал ее за локоть.

— Преобразила, значит, поучаствовала в судьбе, на манер той же Веры Корецкой?

Сима кивнула.

— Вы, мадам Назарова, совсем не делаете выводов из своих ошибок, — сказал он тоном строгого учителя. — Преобразила. Что это у тебя за мания: вмешиваться в жизнь людей! И в самом деле возомнила себя феей?

— Иван, мы сейчас с тобой поссоримся, — закипая, сказала она. Но через мгновение — они некоторое время шли по двору к дому молча, каждый переваривая сказанное, — она спросила жалобно: — Зачем ты меня обижаешь?