Чужой муж - Лариса Кондрашова Страница 6

— Я купила Валентина, это правда. Но почему обязательно в мужья? Может, я ему свободу дам.

— Э, нет, так не пойдет, — запротестовала Тамара. — На свободе подобные особи не живут. Для них неволя — естественная форма существования. Ты ведь его не как птицу пожалела, а как моего мужа. Вот и покажи нам, какой женой нужно быть, чтобы такому мужу соответствовать. А выгнать… это каждая сможет!

— Отпустить.

— Хорошо, отпустить — тоже много ума не надо. Отпустишь, а он бомжевать начнет или сопьется. Как же такому да без твердой руки?!

И тут гости принялись пить водку как в последний раз. Наверное, потому, что все как один чувствовали неловкость от происходящего. Шутка дурно пахла. И Наташа, и Валентин, прежде в питье умеренные, тоже не отставали от других.

Потому, когда всей компанией их проводили до дверей Наташиной квартиры, оба уже не ощущали неловкости, а чувствовали даже некий спортивный азарт. Вот, мол, мы какие отчаянные, такую хохму отмочили.

Но когда со смехом и шуточками Наташу и Валентина втолкнули в квартиру и, постояв и погалдев под дверью, разошлись, молодые люди виновато взглянули друг на друга и будто в момент протрезвели.

— Надо подумать, — сказала Наташа, проведя Валентина в гостиную — она же кабинет, она же спальня, поскольку единственная — и усаживая в кресло.

Сама хозяйка по привычке забралась на диван с ногами, не думая о том, в каком виде она перед Валентином предстает.

— О чем ты хочешь подумать? — поинтересовался Валентин, откидывая голову на спинку кресла с таким видом, словно он ужасно устал. — Как поделикатнее меня выпроводить? Не бойся, я шутки понимаю.

— Я вовсе не это хотела сказать, — смутилась Наташа, хотя такой вариант освобождал ее по крайней мере от головных болей: ушел, ну и ушел. — Как нам с тобой из этой ситуации выпутываться? Для начала давай выпьем чаю покрепче, потому что из-за водки до десерта так и не добрались.

— А торт был вкусный, — проговорил Валентин. — Томка от души постаралась. Она у меня мастерица торты печь…

Сказал и осекся.

— Прости, Наташа.

— За что же прощать? — откликнулась она. — За то, что ты любишь свою жену?

— Это не любовь, — медленно проговорил он, — это привычка, которая порой держит сильнее любви…

Он заметил, что Наташа пытается возразить, выставил вперед руки, точно она бежала, а он пытался ее остановить.

— Я говорю не о том. Волнуюсь, наверное. Глупая история, правда?

Он встал с кресла и прошелся по комнате, глубоко засунув руки в карманы, машинально осматривался. Он ни разу не был у нее в квартире. Правда, и особого интереса не выказал.

— У тебя удивительно покойно.

— Покойно — от слова «покойник», — неловко пошутила она.

— Покойно от слова «покой». У нас почему-то принято стесняться этого слова. Мол, оно только для стариков. Хотя молодым чаще всего не хватает именно покоя. Нельзя же все двадцать четыре часа в сутки находиться во вздернутом состоянии.

Свою одну, но большую комнату — целых двадцать квадратов — Наташа как бы перегородила. Ребята из мебельного цеха сделали ей стеллаж от пола до потолка, который в ширину занимал примерно половину комнаты, а разросшиеся на нем цветочные горшки со всякими плющами да лианами заплели его так, что стоявшая за ним кушетка с другой стороны стеллажа не просматривалась.

По другую же сторону стоял диван-кровать, на котором Наташа обычно и спала. Он был ближе к батарее, и спать здесь было теплее.

— Если не возражаешь, я постелю тебе на кушетке, — сказала Наташа.

— Я могу спать и на коврике у двери, раз уж тебе навязался.

— Никто никому не навязывался, — строго сказала она. Достала из шкафа футболку Константина — зачем-то Наташа его вещи хранила, словно покойный муж мог явиться с того света, — и дала ее нечаянному гостю. — Надевай. Чего ж тебе дома в праздничном костюме расхаживать.

Дома! Какого дома? Ее, но не его. Однако Валентин сделал вид, что не заметил ее оговорки. Себе она постелила на своем обычном месте. Думала, что от пережитых волнений не сможет заснуть, но глаза ее будто сами собой закрылись, и проснулась она уже под утро, чтобы на цыпочках пройти мимо Валентина в туалет.

Спал он или не спал, она не знала. Когда проходила мимо, скосила на него глаз. Он лежал с закрытыми глазами.

Если бы не вчерашнее происшествие, Наташа сейчас блаженствовала бы, лежа в постели. В воскресное-то утро. Они еще с Томкой радовались, что Валентин так удачно родился — в субботу, можно гулять без спешки и без оглядки, все равно на другой день выспятся. Погуляли!

Ей и не лежалось, потому что совсем рядом, за символической перегородкой из живых цветов, спал чужой мужчина, чего в этой квартире у нее никогда не было.

Впрочем, спал ли? Может, он за всю ночь и глаз не сомкнул, а Наташа… Что же это она такая твердокаменная — легла и отрубилась. Захрапела… В самом деле, а вдруг она после приема алкоголя заснула на спине с открытым ртом и храпела, не давая своему гостю сомкнуть глаз… Господи, какая дурь в голову лезет!

Она быстро оделась, сложила диван и легла на него с книжкой. И только тут ее достали мысли о случившемся.

Что они натворили! Разве можно так шутить? Валентин все-таки не игрушка, а они — обе как идиотки, одна продавала, другая покупала! Позволили себе так легкомысленно отнестись к его чувству собственного достоинства…

Минуточку, разве не сам Валентин подбодрял ее: купи, не пожалеешь! Да это с его подачи она побежала за своим кошельком!

И потом. Оставила у себя Пальчевского как само собой разумеющееся. Томка еще подумает… Неужели она подумает, будто между ними что-то было?!

После такого случая о какой дружбе может идти речь? Одним движением руки вычеркнула из жизни подругу. Можно подумать, Наташа и в самом деле хотела оставить Валентина в своей квартире.

Нет, это заразно, такое отношение к мужчине. Оставить его у себя, как приблудившегося котенка!

А он тоже хорош! Зачем позволяет так с собой обращаться?! Это же черт знает что! Мужчина, который говорит: купи меня, не пожалеешь. Поневоле увидишь его с рабским ошейником на шее…

И как теперь открутить все назад? Может, позвонить Томке и сказать: приходи ко мне, посидим, чайку попьем — кстати, не забудь свой тортик принести — и поставим все на свои места. Повеселили гостей, слегка встряхнули город от зимней спячки, и будет.

Голова у Наташи казалась воспаленной, как горло при фарингите. Если не больно глотать, то больно думать.

Ах, как все плохо!

Она не жалела о тех деньгах, что выложила за ящик водки. Попалась на Томкину удочку — плати за глупость! Да и мысль о деньгах была какая-то вялая, будто больная. Ковыляла себе по всклокоченным мозгам, опираясь, как на костыль, на другую мысль: до зарплаты еще восемь дней!