Не горюй! - Мэриан Кайз Страница 62

Адам начал накрывать на стол, и сразу стало ясно, что ему редко приходится этим заниматься. У плиты он выглядел явно не на месте. Он метался от плиты к раковине и обратно, а макароны переваривались, и салат начал вянуть. Нет, определенно, стряпня с ним никак не сочеталась. Тем трогательнее было его желание приготовить для меня ужин. Он выглядел так неуверенно, пока нес тарелку к столу и торжественно ставил ее передо мной!

— Выпей еще вина, — предложил он, доливая бокал.

Замечательная перемена. Еще десять минут назад он вел себя как местное отделение общества анонимных алкоголиков.

— Уж не пытаешься ли ты меня напоить? — спросила я, делая вид, что сержусь.

— Я действительно хочу тебя напоить, чтобы ты не разобрала, какой ужасный я приготовил ужин, — рассмеялся он.

— Уверена, что все очень вкусно, — вежливо возразила я.

Должна признаться, что я смогла съесть совсем немного. И не из-за плохого вкуса. Хотя вполне возможно, что макароны действительно были невкусными, не могу судить. Просто я так нервничала, обстановка была такой напряженной, что мне хотелось сказать: «Слушай, Адам, дорогой, мы оба знаем, зачем я здесь, Так давай кончим играть в догонялки!»

Он тоже не мог есть.

Но в данном случае, возможно, из-за вкуса еды, а не из-за нервов.

Мы сидели за столом друг напротив друга и возили по тарелкам макароны. Нетронутый салат вял в миске и выглядел одиноким и потерянным.

Разговор не клеился.

Я время от времени поглядывала на него и видела, что он за мной наблюдает. От выражения его лица мне становилось жарко и неловко. О еде вообще не могло быть и речи.

Кстати, то, как я реагирую на пищу в компании с мужчиной, является верным показателем моих чувств к нему.

Если я не могу есть, значит, я от него без ума.

Если мне удается выпить апельсинового сока и утром съесть тост, это означает конец начала.

А если я доедаю еду, оставшуюся у него на тарелке, можно считать, что роман завершился. Или что я выхожу за него замуж.

Во всяком случае, так бывало раньше.

— Это все, что ты можешь съесть? — спросил он, глядя на гору макарон на моей тарелке.

Он выглядел разочарованным, и мне стало неловко.

— Адам, — попробовала я объясниться, — ты меня извини… Я уверена, что паста замечательная, но я не могу есть. Не знаю почему. Мне очень жаль. — Я с мольбой взглянула на него.

— Пустяки, — сказал он, убирая тарелки.

— Ты больше никогда не будешь для меня готовить? — печально спросила я.

— Обязательно буду, — успокоил он меня. — И ради бога, не смотри на меня так жалостливо.

— Я нервничаю, вот и все, — сказала я. — Дело не в том, что еда невкусная.

— Нервничаешь? — Он подошел ко мне и сел рядом. — У тебя нет причин нервничать.

— Разве? — спросила я, глядя ему прямо в глаза. Совсем стыд потеряла! И первая в этом признаюсь.

— Нет, — пробормотал он. — У тебя нет причины нервничать.

Он очень нежно обнял меня за плечи и положил одну руку мне на затылок.

Я закрыла глаза. Не могла поверить, что так поступаю, но останавливаться не собиралась.

Его лицо приблизилось к моему, я вдохнула запах его кожи — и стала ждать поцелуя.

Когда он меня поцеловал, я оказалась на седьмом небе. Это был нежный, мягкий и настойчивый поцелуй. Так целуются люди, которые умеют это делать, но не из-за того, что ранее напрактиковались на тысячах других женщин.

Адам вдруг отстранился от меня, и я с тревогой открыла глаза.

Что бы это могло значить?

— Все в порядке? — тихо спросил он.

— В порядке? — удивилась я. — Больше чем в порядке!

Он засмеялся.

— Нет, я хотел спросить, ничего, что я тебя поцеловал? Понимаешь, я не хотел бы переступать какие-то границы.

— Все хорошо, — уверила я его.

— Я знаю, тебя очень обидели, — сказал он.

— Но ты ведь мой друг, — напомнила я ему. — Так что все в порядке.

— Я хотел бы быть для тебя больше, чем другом, — сказал он.

— И это годится, — согласилась я.

— Правда? — спросил он, ища в моем лице подтверждения.

— Чистая правда, — сказала я.

Господи, я не оставила себе никакого шанса на маневр.

Да я и не хотела.

Раз я начала, то закончу.

Адам снова поцеловал меня. Мне было так же приятно, как и в первый раз.

Слегка отодвинувшись, он изумленно смотрел на меня.

— Господи, какая ты красивая!

— Да нет, ты ошибаешься, — смутилась я.

— Нет, очень красивая, — убежденно повторил он.

— Да нет, — возразила я. — Вот Хелен — та красивая.

Адам помолчал.

— А ты очень милая.

— Какая жалость, что ты такой урод!

Теперь засмеялся он.

В этом человеке не было ни капли тщеславия! Хотя, кто знает, может, в тщеславии и нет необходимости, если ты так хорош собой.

Он снова поцеловал меня. Это было чудесно. В его объятиях я чувствовала себя в полной безопасности. И еще я понимала, что тоже нужна ему — не меньше, чем он мне.

— Ты помнишь, что мы знакомы всего две недели? — спросил он.

«Господи, нет! — подумала я. — Неужели он хочет этим сказать, что нам рано в койку? Не собирается ли он установить какой-то временной барьер? К примеру, что мы можем переспать только после того, как будем встречаться в течение, скажем, трех месяцев?»

— Да, — осторожно подтвердила я. — Точнее — десять дней.

— Но кажется, что много дольше, — сказал он. — Много, много дольше.

Слава богу!

— Я так рад, что тебя встретил, — продолжил он. — Ты не похожа на других.

— Да нет, — снова возразила я. — Я самая обыкновенная.

— Для меня ты особенная.

— Почему?

— Да не знаю, — сказал он и, откинувшись на спинку стула, посмотрел на меня. — Ты интересная, имеешь свое мнение и с чувством юмора. Но самое главное — ты милая… Ну, в смысле, по своей сути ты очень порядочный человек.

— Далеко не всегда, — заявила я. — Видел бы ты меня две недели назад! Я была настоящим антихристом.

Он засмеялся, а я разозлилась на себя. Что же это такое? Сижу здесь, рядом с красивым мужиком, который говорит мне комплименты, а я из кожи лезу вон, чтобы доказать ему, что он ошибается. Обычно бывает наоборот. Я вначале говорю мужчине всякие приятные вещи о себе, а он весь остаток времени пытается убедить меня, что все неправда.