Сердце странника - Анна Климова Страница 67

Неожиданно к Старику подскочила какая-то дама в жуткой шляпе и нелепых очках. Она потащила его за собой, крича ему в самое ухо почему-то по-немецки:

— Gehen Sie zu uns! Gehen Sie zu uns! [25]

— Entschuldigen Sie. Ich kann nicht. Ich kann nicht! [26] — упирался Старик, но дама утащила его за собой в толпу, собравшуюся поглазеть на скоморохов.

— Какой милый старичок! — вопила она, цепко держа его за руку. — Какой прекрасный праздник! Я обожаю Россию! Я здесь впервые, но уже успела полюбить ее всей душой! Как ваше имя? Я Марта. Здесь великолепно! Смотрите, мы будем водить хоровод! Какая прелесть! Дети, дети, все беритесь за руки! Все! Все! Какие глупые дети! Ничего не понимают.

У проклятой немки, бог знает как затесавшейся среди англичан, были некрасивые передние зубы, крашеные волосы и жуткий темперамент. Она немедленно вовлекла Богдана Сергеевича в хоровод и при этом смеялась громче всех. Ему ничего не оставалось делать, как скакать с ней под руку.

— Смотри в оба! — успел он крикнуть Олежеку, еле сдерживавшему смех.

— Как весело! Только русские умеют так веселиться! — с энтузиазмом сообщила Богдану Сергеевичу немка. — Кстати, вы так и не сказали, как вас зовут, проказник!

— Богдан, — процедил Старик, не в силах вырваться из хоровода.

— О! Красивое славянское имя. В нем есть что-то румынское. Вы румын? Признайтесь! Я знала одного румына! Он был великолепен… А в чем великолепен, я вам потом шепну на ушко! — тараторила немка.

Остерман, за которым Олежек решил приглядывать лично, подхватил на руки свою пятилетнюю внучку, пробегавшую мимо, и спросил:

— Как вам нравится эта маленькая именинница? Поздоровайся с дядей. Только по-русски! Ну…

— Здаствуте, — выговорила девочка с акцентом то ли по причине своего малолетства, то ли из-за долгого пребывания за границей.

Олежек вежливо улыбнулся. В семейном антураже он чувствовал себя неловко.

— Вы женаты? — поинтересовался у него Остерман.

— Нет. Эта беда со мной еще не случилась.

— Почему же беда?

— Хорошее дело браком не назовут.

— Ну, это банально, дружище. Женитесь. Нет, сначала полюбите, а уж потом женитесь, и все у вас в жизни будет хорошо.

— А мне и сейчас неплохо! — Олежек, глядя на веселящуюся публику, с независимым видом сунул руки в карманы брюк.

— Неужели? — удивился Остерман. — Что ж, вид у вас действительно цветущий, но вид бывает обманчив. Как адвокат, я знаю это лучше многих.

Олежек хотел сказать в ответ что-то резкое, но сдержался. К тому же его вызвали по рации парни, дежурившие у ворот.

— Олег Анатольевич, к вам тут пришли.

— Кто?

— Баба какая-то. Поговорить с вами хочет.

— Сейчас иду! Не отпускайте ее!

Извинившись перед хозяином дома, Олежек поспешил к воротам.

Потом он жестоко корил себя за свою поспешность и неосмотрительность. Но в тот момент Олежек, увлеченный мыслями о поимке Тимофея, никак не думал об осторожности. А подумать следовало бы, потому что, выскочив из калитки, он нос к носу столкнулся… с Валентиной, бедной парикмахершей, которую он бросил сразу, как только отпала в ней нужда. Вид у Валентины был строгий и шикарный. Похоже, она нацепила на себя лучший наряд.

Олег вздохнул и приготовился к привычным намекам на невозможность дальнейших отношений.

— Ну, здравствуй, Олеженька, — заговорила она первой, вальяжно подходя к нему и снимая темные очки.

В то короткое мгновение ему показалось, что все обойдется без женских слез, упреков и истерик.

Он развел руки и ласково улыбнулся, давая понять, что прощает все и желает мирного расставания.

— Ты хорошо выглядишь, — ответил он привычной формулой.

— А ты нет, — последовал неожиданный ответ.

— Почему? — удивился Олежек и в следующее мгновение получил в нос крепким парикмахерским кулачком, обтянутым в черную перчатку.

— Это тебе за Кольку, за сына моего. Ну а заодно и за всех нас, — услышал он сквозь кровавую пелену боли и увидел удаляющиеся по дорожке ножки в черных туфельках и чулках.

— Дура! — заорал он, ползая по тротуару. — Мое лицо! Мои губы! Мой нос! Боже, ты мне нос сломала!

К нему подбежали, подняли на ноги. Кто-то даже заботливо отряхнул пальто, забрызганное кровью. В ужасе за собственную внешность Олежек потребовал везти себя в больницу. Садясь в машину, он плакал и стонал, воображая жуткие раны, перед которыми медики могут оказаться бессильны. Это обстоятельство испугало его больше всего на свете.

Богдан Сергеевич, окрученный приставучей немкой, слишком поздно заметил суету у ворот. Его внимание привлек один клоун, который подошел к Остерману и что-то сказал ему. Тот кивнул и жестом пригласил его в дом.

— Черт! — поморщился он, отдирая от себя Марту, кормившую его тарталетками и историей про горячего румына. — Да где же вы все! Сквозь землю, что ли, провалились?

— Куда ты, Богдан, дорогой?! — кричала ему вслед немка. — Я тебе не рассказала самое интересное! Вернись немедленно! Как некрасиво бросать даму!

Но тот, не оборачиваясь, спешил к дому.

Проследив за ним, немка подхватила свою сумочку и направилась к воротам.

— Auf Wiedersehen, Jungen! [27] — игриво помахала она рукой охранникам и очаровательно улыбнулась кривыми лошадиными зубами.

Когда она скрылась за поворотом, кто-то из них сплюнул.

— С такой я только после двух бутылок смог бы.

Его поддержали сдержанным смехом.

* * *

Кристина очень надеялась на то, что хоть чем-то помогла Тимофею. Вообще идея с переодеванием принадлежала исключительно ей самой. Несмотря на упорное сопротивление Тимофея.

«Даже не думай!» — внушал он ей за день до этого.

«Даже не возражай, — отвечала она ему. — Я тебя одного туда не отпущу. Ни под каким видом».

«Кристина, пойми, это опасно!»

«Вот потому я и пойду с тобой. Ты можешь сейчас говорить все, что угодно, но это ничего не изменит. Я уже решила».

«Она решила!» — возмутился Тимофей.

«Да, решила. Мне к разным передрягам не привыкать. Ко всему прочему тебе все равно понадобится помощь, — Кристина напялила парик задом наперед и сказала по-немецки с наигранным кокетством: — Ich bin zum erstenmal in Ihrem Land. Sagen Sie bitte, wo befindet sich das nachste Kaufhaus» [28].