Зимняя корона - Элизабет Чедвик (Англия) Страница 7

Войдя внутрь, королевская чета будто попала в теплые объятия, и Алиенора с наслаждением приблизилась к огню, жарко горевшему в очаге в середине зала. Стены и потолок здесь тоже сияли свежей штукатуркой. На полу, покрытом камышовой рогожей, была разложена душистая солома. С потолка свисали керамические лампы на медных цепях, и помещение наполняли ароматы заморских благовоний. На огромном сундуке под окном стояла изысканной работы шкатулка из слоновой кости с затейливыми замками. Генрих бросился к изящной вещице.

– Я знаю этот ларец! – закричал он. – Моя мать привезла его с собой, когда приехала сражаться за корону. Она хранила в нем свои кольца. Это память о детстве.

Он оживился еще больше, когда открыл крышку и увидел множество маленьких комочков непрозрачной смолы серого и желтого цвета, напоминающих речную гальку.

– Ладан! – Алиенора заглянула мужу через плечо и улыбнулась.

– Епископ Винчестерский бросил это здесь, когда спасался бегством, – объяснил Бекет. – Жаль, что там нет драгоценностей, но крупицы ладана ценятся на вес золота.

– Удивительно, что там не тридцать сребреников, – пробормотал Генрих.

Он положил три крупицы ладана на небольшую сковородку у очага и подержал ее над огнем, пока ароматный дым не стал подниматься от кусочков смолы.

Архиепископ Винчестерский Генрих, брат короля Стефана, не желая расставаться с за́мками, которые настроил за время анархии, раздавал взятки и изворачивался как мог, чтобы только не потерять нажитого, а когда понял, что не избежит расплаты, что бы ни делал, то спешно и негласно отправил все накопленные богатства во Францию, в аббатство Клюни. А следом, во время отлива одной темной ноябрьской ночью, улизнул и сам.

Генрих поводил рукой, разгоняя струйки дыма. Закрыв глаза, Алиенора вдохнула запах королевской власти и Божьей благодати. Воспоминания теснились вокруг нее, многие из них яркие, восхитительные, даже если и не всегда счастливые.

Когда она открыла глаза, в зале уже появился единокровный брат Генриха Амлен. Его скорбное лицо и скованность внушали тревогу.

– Это об Элбурге… Произошло несчастье, – сообщил он Генриху.

Генрих резко поднялся и спешно отвел брата в сторону. Амлен склонился к уху короля и стал что-то быстро нашептывать. Король застыл как вкопанный. Незнакомое имя ни о чем не говорило Алиеноре, она даже не знала, мужчина это или женщина, но ее мужу оно определенно говорило о многом. Не сказав ни слова ни жене, ни канцлеру, король стремительно вышел из зала, увлекая за собой Амлена.

Алиенора с удивлением и тревогой смотрела им вслед. Она привыкла к непостоянству мужа, но здесь было что-то другое.

– Элбург… или Элбурга – кто это? – Королева обернулась к своим придворным дамам, но те лишь покачали головой. Тогда Алиенора обратилась к Бекету, который подошел к очагу, чтобы забрать шкатулку с комочками ладана. – Милорд канцлер?

Бекет прочистил горло:

– Лично я не знаком с этим человеком, госпожа.

– Но вы знаете, кто это?

– Думаю, лучше будет, если король расскажет вам об этом, когда вернется, госпожа.

Алиенора вскипела. Почва уходила у нее из-под ног.

– Можете думать, что вам угодно, милорд канцлер, но если вам что-то известно, то скажите мне.

Бекет потупил взгляд и запер шкатулку.

– Полагаю, король знает эту даму много лет, – проговорил он. – Больше я ничего не могу сказать.

Так, значит, это женщина и к тому же давняя знакомая. В интимных делах Генрих был столь же неуемным, как и во всем остальном, и королева мирилась с тем, что он удовлетворял вожделение на стороне, когда она носила ребенка или они находились в разлуке. Случалось, муж не приходил ночью в ее комнату. Алиенора знала, что чаще всего в таких случаях его держали государственные заботы, но наивной она не была. Понятно, что его взгляд может упасть на любую придворную потаскуху, а такому могущественному господину ни одна не откажет. Но женщина, которую он знал много лет, – больше, чем мимолетное увлечение, а его реакция на сообщение Амлена выдавала серьезную озабоченность.

Придворные избегали ее взгляда. Она выпрямилась и приняла величавый вид.

– Благодарю вас, милорд канцлер, – произнесла Алиенора с королевским достоинством. – Мой супруг удалился по неотложным делам, но вы можете показать мне, что еще здесь есть интересного.

Бекет поклонился – он быстро сообразил, как следует себя вести.

– Госпожа, полагаю, вам понравится, как перестроили малый зал. – И он широким жестом пригласил ее пройти дальше.

Алиенора последовала за ним. Канцлер показывал ей обновленный дворец, водил руками и объяснял, что как устроено. Она отвечала так, словно ей и правда было до всего этого дело. Когда же прогулка по залам закончилась, то Алиенора не могла вспомнить ни слова из того, что рассказывал канцлер.

* * *

Генрих печально смотрел на тело любовницы, укрытое простыней до самого подбородка. Если бы не восковая бледность ее лица, в котором не осталось ни кровинки, могло показаться, что женщина просто спит. Роскошные волосы буйно разметались по подушке, словно в них сохранилась вся жизненная сила, покинувшая их обладательницу.

– Груженная бочками подвода перевернулась и задавила ее, – объяснил Амлен. – Когда ее вытащили, она была уже мертва. Мне очень жаль. – Амлен чувствовал себя крайне неловко: эти слова совершенно неуместны сейчас, но надо как-то заполнить гнетущую тишину.

Генрих вдохнул запах волос Элбурги, нежно пропустил между пальцами мягкий локон, потом склонился над ней и поцеловал ледяное чело.

– Мне было четырнадцать, когда мы встретились. – У него перехватило горло, и пришлось откашляться, чтобы вернулась способность говорить. – Она была совсем девочка, сладкая, как яблочный цвет, только что приехала из деревни. Другой такой у меня не будет.

– Соболезную тебе, – снова пробормотал Амлен. – Я знаю, что́ она значила для тебя. – В порыве сочувствия он стиснул плечо брата, и какое-то время они стояли молча. Потом Амлен спросил: – А что будет с малышом?

Генрих судорожно вздохнул:

– Заберу его в Вестминстер. Будет воспитываться вместе с другими моими детьми. Я в любом случае собирался это сделать. – Скрепя сердце он покинул покалеченное тело Элбурги, предоставив его заботам женщин, которые должны были подготовить покойницу к отпеванию.

В нижней комнате его маленький сын сидел на коленях у няни и вертел в руках лоскут от одеяла. Голубые глаза смотрели удивленно и настороженно.

– А мама еще спит? – спросил он.

Генрих порывисто взял его из рук няни.

– Мама больше не может заботиться о тебе. Ты будешь жить со мной, – ответил он. – У тебя есть братики, с которыми ты будешь играть, и много слуг станут присматривать за тобой. Хочешь покататься на настоящем коне?