Дерзкие мечты - Дженнифер Блейк Страница 71

— Вполне возможно, однако по кое-каким признакам я вижу, что вряд ли ошибаюсь. Он может кокетничать с другими, но тебя он боготворит. Заметь, как он называет тебя — мадонна, моя госпожа. Это старинное обращение к дамам самого высокого происхождения, а сейчас его употребляют, лишь говоря о пресвятой Деве Марии. Лучшего комплимента он тебе подарить не может.

— Не могу в это поверить. Я не делала ничего, чтобы пробудить в нем подобные чувства.

— А ничего и не требовалось. Тебе достаточно быть самой собой.

— Но я беременна! — протестующе воскликнула Вайолетт, хотя глаза ее смеялись.

— Вот именно. Ты сама расцвела, словно дивный цветок, и с каждым днем становишься только прекраснее. Как же бедному Джованни не боготворить тебя? Мне не в чем его винить, я сам испытываю то же самое.

Аллин не случайно заговорил о молодом человеке. Вайолетт понимала, что ее любимый делает так не только потому, что считает: именно сейчас ей надо это услышать, сейчас, когда ее прелестная фигура понемногу начала расплываться. И он не был неискренен. Скорее всего он использовал каждую возможность показать ей свои чувства. Вайолетт это очень нравилось, но ее не покидало ощущение, что их жизнь так временна, так непостоянна. Казалось, он боится, что скоро у него не будет возможности говорить ей это.

И тем не менее они были счастливы. Проходил день за днем, а они смеялись, пели вечерами, ласкали друг друга. Они любовались закатами и рассветами, ели изумительное жареное мясо и свежие овощи, приготовленные на домашнем оливковом масле, каждый день пробовали новое вино. Их любовные утехи стали святым обетом, который они не уставали давать друг другу снова и снова.

Но однажды Джованни принес известие, нарушившее их мирную идиллию. От своего двоюродного брата, который, приезжая на рынок во Флоренцию, иногда заходил к очаровательной дочке кухарки, служившей в доме пожилой владелицы виллы, приходящейся сестрой синьоре Да Аллори из Венеции, он узнал, что синьора Да Аллори умерла от сердечного приступа. Это случилось в тот момент, когда она обнаружила в своем доме вора. Со слов Джованни, сестра вдовы уверяла, что она умерла от испуга. Тело ее было в синяках, а мизинец сломан.

Было ли это совпадением? Или смерть синьоры Да Аллори как-то связана с их пребыванием в ее доме? Не пытался ли этот вор выпытать у старой женщины, где скрываются Вайолетт с Аллином?

— Это моя вина, — сказал Аллин. — Я должен был все это предусмотреть.

— Но кто мог подумать, что такое может случиться? — возразила Вайолетт, и в голосе у нее зазвучали испуганные нотки. — Она была просто старой женщиной, сдававшей свой дом жильцам. С чего они могли решить, что она что-то знает?

— Они отчаялись. Везде — политические беспорядки, революция может произойти в любой стране. Вот-вот начнется война в Крыму. Это могло послужить удобным поводом для кого угодно.

— Но что ты мог сделать, чтобы защитить ее? Он покачал головой.

— Мне следовало хотя бы предупредить ее. Я пытался намекнуть Савио, насколько считал возможным, но этого оказалось явно недостаточно. Вдова и ее мажордом думали, что они всего лишь помогают влюбленным скрыться от разъяренного мужа. Тогда это казалось веским основанием для того, чтобы приютить нас.

— Ты думаешь, так называемый вор получил нужные сведения? — задумчиво спросила Вайолетт.

— Не похоже. Савио услышал крики, прибежал в гостиную и вспугнул вора. Но бедная старушка уже была при смерти.

За время, проведенное в обществе синьоры Да Аллори, они оба привязались к ней. Несмотря на ее ворчливость и выговоры слугам, пожилая дама была человеком добрым и отзывчивым. В ее доме они нашли в равной мере и уединение, и возможность общения.

Мысль о том, что, возможно, они стали причиной смерти этой женщины, поселила в беглецах чувство вины, все вокруг вдруг стало серым и безрадостным.

Аллин сделался молчаливее обычного, перестал работать. Цветы увядали, подступала осень, но Вайолетт этого не замечала. Приступы утренней тошноты прекратились, к ней вернулся аппетит, но еда казалась безвкусной.

Иногда ночами Вайолетт просыпалась и видела, как Аллин стоит у окна, глядя на залитые голубым светом холмы. А по утрам, открывая глаза, она замечала, что он лежит рядом с ней и смотрит на нее грустным и тревожным взглядом. Иногда он прижимал ее к себе так крепко, что она едва могла вздохнуть, и зарывался лицом в ее волосы или приникал к ее груди. Он часто гладил и ласкал ее живот. Когда она мыла голову, Аллин помогал ей расчесывать густые длинные пряди. Он рассыпал их волной по ее плечам, подносил к лицу и вдыхал их аромат. А потом, приподняв ее волосы, целовал нежный изгиб шеи.

Однажды вечером после ужина, когда Джованни и Мария уже ушли домой, Вайолетт и Аллин сидели под виноградной лозой и смотрели на поднимающуюся из-за стены луну. Теплый воздух пахнул свежескошенным сеном, созревающим виноградом и немного дымом. Ветерок чуть шевелил виноградные листья. Их тени перемещались в тягучем бесконечном ритме. Нежно гладя ее руку, Аллин заговорил тихим задумчивым голосом:

— Я давно собирался тебе кое-что сказать, все времени не мог выбрать подходящего, но это неважно. Слушай меня внимательно. Если вдруг по каким-либо причинам ты останешься одна, carina, ты должна будешь обратиться к одному адвокату, имя которого я тебе сообщу. Он даст тебе необходимые средства…

Голос Вайолетт прозвучал резко от внезапно охватившего ее страха:

— Ты имеешь в виду деньги? Но я не хочу…

— Я понимаю, поверь мне, я все понимаю. Но, Вайолетт, прошу, выслушай меня. Я устроил это для своего собственного спокойствия. Позволь мне все объяснить и хорошенько запомни, что я тебе скажу, — ради меня.

— Ты думаешь… — начала она и запнулась, не смея договорить до конца. Пальцы ее сильнее сжали его руку.

— Не знаю. Я просто уверен — это то, что я должен сделать, чтобы защитить тебя и нашего будущего ребенка. Позволь мне, прошу тебя.

В его голосе слышались такая боль и мольба, что она просто не могла отказать ему.

— Вот и хорошо, — сказал он с облегчением. — Теперь слушай.

Вайолетт сделала так, как он просил. Когда он убедился в том, что она все запомнила, он замолчал. Наступила ночь, и лишь яркая луна неподвижно висела в небе. Опустившись на пол у ног Вайолетт, Аллин притянул ее к себе и положил голову ей на колени. Она перебирала пальцами его волосы, нежно гладила ладонью по лицу. Они пребывали в таком положении довольно долго, потом он шепнул:

— Пойдем со мной.

Аллин расстелил на плитах двора скатерть, снятую со стола, и уложил Вайолетт рядом с собой. Они лежали, едва касаясь друг друга, а луна и тень от листвы отражались в их глазах. Потом он осторожно повернул ее к себе и стал вынимать шпильки из ее волос. Он целовал ее глаза, веки, лоб, мочки ушей, кончик подбородка. Медленно и нежно он раздел ее и разделся сам, и так они лежали, обнаженные, и тени виноградных листьев скользили по их коже.