Цветы подо льдом - Джин Росс Юинг Страница 8

Ирония заключалась в том, что человек с репутацией греховодника только что вел себя, как святой. Кэтриона – имя, звучащее певуче, как стихи; ее кровь была полна старинной музыки; ее тело могло бы смягчить его горе, равно как и унять вспыхнувший в нем гнев. Она могла дать ему успокоение, здесь и сейчас, на той кровати с балдахином на четырех столбиках, но, увы, с ненавистью в сердце!

Нет, он совсем не хотел, чтобы его ненавидела еще одна Женщина. Зачем, если есть столько других, обожающих? С тех пор как он вернулся с войны, у него пока не было недостатка в женском внимании. Вся дамская часть бомонда, одолеваемая инстинктом и любопытством, охотно раскрывала ему свои объятия. Многие леди лично желали узнать, на что это похоже – провести ночь в постели с распутником, и в течение четырех лет он старался их не разочаровывать. Доминик был искусным любовником, но еще никогда не выступал в роли соблазнителя.

На этот раз он бросил безрассудный вызов, который Кэтриона Синклер не колеблясь приняла. «Я сильно напился. Вам придется мириться и с этим тоже». Может, его временное помрачение было вызвано пьянством? Или за время агентурной работы он утратил способность к здравомыслию, приучил себя создавать сложности там, где их вообще не должно быть? Как бы то ни было, в одном он был убежден твердо: эта особа вводила его в заблуждение, хотя он не знал, в чем именно состоит ее ложь. Чтобы заполучить его в союзники, она была готова пожертвовать всем, даже своей невинностью. Почему? Что побуждало ее так самозабвенно защищать незаконнорожденного ребенка другой женщины?

Оплывшая свеча полностью догорела, а он так и не пришел ни к какому решению. Эндрю, безвестный ребенок Генриетты, в год и три месяца остался один среди чужих людей. Малыш уже, вероятно, научился твердо стоять на своих маленьких пухлых ножках. Какой он из себя? Белокурый, голубоглазый, с улыбкой, похожей на радугу? Когда-то Доминик мечтал, что у них с женой родится такой сын.

В тишине было слышно, как где-то в глубине дома тикают часы. Потом возникла россыпь беспорядочных звуков, и после этого перезвона гонг отбил четверть.

До утра оставалось совсем недолго: пора было приступать к исполнению первой части этой фантастической сделки. Каковы бы ни были его сомнения в честности этой женщины, Доминик знал, что ее репутация не должна пострадать, и в оставшиеся часы он собирался позаботиться об этом.

Вымывшись холодной водой, Доминик разыскал в комоде чистую рубашку и, задержавшись у буфета, сделал пару глотков бренди из погреба брата, а затем, надев костюм, покинул дом. Через пустынные улицы он быстро направился к меблированным комнатам на Райдер-стрит, вошел в подъезд и, поднявшись по лестнице, постучал в самую верхнюю квартиру. Заспанный слуга открыл ему дверь.

– Разбуди лорда Стэнстеда и доложи ему, что пришел майор Уиндхэм.

Лакей поскреб свой парик, наспех надетый поверх ночного колпака.

– Его светлость изволят крепко спать. У них там девка и все прочее!

Доминик, не обращая на него внимания, прошел мимо.

– Приготовь кофе, зажги лампы и дай шлюхе шиллинг, – сказал он не оборачиваясь. – Твой хозяин будет рад видеть меня, чтобы там у него ни происходило.

Слуга поспешил исполнить поручение, и через десять минут Доминик уже сидел напротив лорда Стэнстеда. Сын герцога с сонной улыбкой смотрел на своего друга, видимо ожидая от него какого-нибудь очередного сногсшибательного предложения.

– Стеганый халат, – сказал Доминик. – Ты прямо как восточный властелин, черт побери! Я полагаю, надо сменить его на другой костюм: синий с золотом шелк будет выглядеть не очень подходяще, если мы выйдем на улицу.

– Выйдем? Чего ради? – Стэнстед пожал плечами. – Что там делать в такую рань?

– Пить, играть в карты, шататься по девкам, скандалить! Чем больше шума, тем лучше.

– К черту все твои затеи! – простонал лорд. – Опять какое-нибудь проклятое пари!

– Не совсем. На сей раз виной всему младенец, нуждающийся в помощи.

– Младенец? – Конопатое лицо Стэнстеда вдруг засветилось, как солнце на восходе. – Надеюсь, он чувствует себя хорошо?

– Да не у меня, у Генриетты. В Эдинбурге живет ее незаконнорожденный сын. После смерти матери у ребенка больше никого не осталось, и теперь я должен за все отдуваться. Какая-то чертовщина, ты не находишь?

В первое мгновение Стэнстед не мог произнести ни слова.

– Незаконнорожденный? – наконец медленно повторил он. – У Генриетты был сын, и он не твой?

– К несчастью, нет. Парадокс судьбы. Забавно, не правда ли? Генриетта ухитрилась сохранить все в секрете, и вот после ее смерти такой сюрприз.

Сын герцога налил им обоим кофе, рука его дрожала.

– Генриетта! Боже мой! И ты собираешься помочь мальчику? Что ты имеешь в виду?

– Я должен забрать его к себе. Коль скоро мне доведется побывать в Эдинбурге, я могу поговорить с Розмари и даже, если хочешь, захвачу для нее послание.

– Два года назад я был у Розмари. – Стэнстед вздохнул. – Отец заставил меня поехать. С тех пор я ее не видел. Его милость упорно хочет внука, чтобы наш благородный род не угас вместе со мной, его мечта – иметь наследника, прежде чем ко мне перейдет герцогский титул. Только все равно Розмари никогда не вернется, так же как и Генриетта не вернулась бы. Но зачем тебе самому ехать в Шотландию? Разве ты не можешь отправить кого-нибудь за ребенком?

Кого-нибудь? Нет, он не мог так поступить! Маленький Эндрю и так всеми покинут – не хватало еще, чтобы его упаковали как посылку в коричневую бумагу и погрузили на корабль, отплывающий в чужую страну. Чьей бы плотью и кровью ни был этот ребенок, он не виноват в прегрешениях своих родителей. И потом, это дитя любила Кэтриона Синклер – любила так сильно, что даже была готова, если потребуется, пожертвовать своей целомудренностью.

Доминик поднял глаза на приятеля.

– Кажется, ты еще не до конца поверил в серьезность моих намерений. В Эдинбурге я буду трезв как стеклышко и полон сознания важности своей миссии. Мой отъезд должен пройти незаметно, поэтому мне нужна твоя помощь. Я хотел бы, чтобы ты как можно дольше поддерживал у всех убеждение, будто я еще в Лондоне.

Рыжие волосы Стэнстеда, казалось, шевелились от мыслей, отражаясь на поверхности кофейника, как распускающиеся цветки, как крошечные язычки пламени.

– Опять какая-то безумная игра! Зачем ты втягиваешь меня в свои дикие планы, Уиндхэм?

Доминик вздрогнул. Даже крепкий кофе не мог противостоять волнению, пробежавшему по его жилам. Зачем он едет? Ради неизвестного ему маленького мальчика? Или в память о собственном сыне, которого он похоронил в гробике размером меньше ящика письменного стола?

– Кого же мне просить, как не тебя! – Он со стуком поставил свою чашку. – Не пугайся, Стэнстед, тут нет ничего сложного. Сейчас мы с тобой устроим публичный дебош, а завтра ты пустишь «утку», что я еще не оклемался с перепоя. Любопытные и сочувствующие будут искать меня в моих апартаментах, но слуга встанет грудью у дверей и никого не пустит. Пройдет несколько дней, и ты, вероятно, услышишь восхитительные домыслы; я же к этому времени уже достигну столицы Шотландии. Мое появление там вполне может сойти за случайность, и никто не будет знать моей истинной цели.