Разлучница - Кристина Леманн Страница 80

С этими словами Жасмин отвернулась и, сопровождаемая любопытными взглядами, пошла между столиков к выходу.

Николь быстро схватила свою сумочку, сигареты и побежала за ней — теперь не имело значения, как воспримут ее поведение зрители.

«Боже мой! — думала она. — Еще пару месяцев назад я водила „Порше“, а теперь готова унижаться ради каких-то ста двадцати тысяч евро».

В фойе она догнала Жасмин.

— И как же все пойдет? — запыхавшись, спросила она. — Какие у меня гарантии, что ты действительно дашь мне эти деньги, если я не встречусь с репортером?

— Никаких, Николь. Тебе придется рискнуть. Такова жизнь.

Николь лихорадочно размышляла.

— А как?..

— Когда ты летишь обратно? Завтра вечером? Хорошо, я попытаюсь до этого времени собрать деньги. А с репортером встречусь я.

Николь кивнула, а потом, помедлив, сказала:

— Только ни слова Розенштокам — это мое условие.

Внутри у Жасмин все сжалось, когда она снова подумала о том, что ей предстояло сделать. Она поплелась в спальню, но заснуть не могла: все проигрывала в голове различные сценарии и диалоги. Так просто Глория деньги не вернет. С какой стати ей идти навстречу сотруднице, которая подвела агентство? Может быть, попробовать получить эти деньги через суд? Но в сложившейся ситуации это делу не поможет.

День обещал быть солнечным. В Николайфиртель туристов было так много, что они наступали друг другу на пятки.

Петра поздоровалась с ней очень холодно. Пришлось ждать полчаса, прежде чем Глория наконец приняла ее.

Когда ее бывшая начальница заняла свое место за стеклянным письменным столом, Жасмин забыла все свои аргументы, придуманные ночью, и рассказала правду. Она призналась, что совершила ошибку, когда перед Красной ратушей сажала Ромео Ксандры в машину, — тогда ее и заметил Фальк. Жасмин не утаила, что он узнал ее в поезде, и призналась, что, когда она гостила в Пеерхагене, ее чувство к Северину развеялось как дым и она поняла, что любит Фалька. Этот мужчина прощал ей все: ложь, притворство, лицемерие.

— Мне захотелось помирить тогда Ахима с Ксандрой исключительно ради того, чтобы Фальк на меня не сердился и увидел во мне другого человека.

— Ох уж эти мужчины! — вздохнула Глория. — Как им удается ставить в зависимость такую умную и самостоятельную женщину? Ты — самая лучшая интриганка, которая у меня когда-либо была, самая лучшая актриса — настолько хорошая, что сейчас я даже не знаю, верить ли тому, что ты рассказываешь, или в очередной раз признать, какая ты талантливая лгунья. — Глория криво усмехнулась. — И откуда он взялся — этот Фальк? Человек, который считает, что имеет право на такую роскошь, как правда… И с чего это ты, Жасмин, вдруг начала чувствовать уколы совести и считать себя ответственной за несчастье, на которое человек сам себя обрек, даже если мы ему в этом немножко помогли? Ты делаешь огромную ошибку, Жасмин. Зачем ты пытаешься защитить Розенштоков от прессы? Если ты думаешь, что они тебя будут благодарить, то просто заблуждаешься.

— Они никогда этого не узнают.

— Тогда ты не просто наивна — ты глупа. Я не могу спокойно смотреть на то, как талантливая сердцеедка превращается в инвалидку, которая добровольно отрубает себе руку, чтобы никто не мешал красивому эгоисту наслаждаться жизнью. Посмотришь, он в конце концов женится на Николь. И тогда не жалуйся.

Из агентства «Геран» Жасмин ушла, унося в сумочке чек на восемьдесят девять тысяч евро. Но ощущения приятной неожиданности и чувства легкого триумфа было недостаточно, чтобы заглушить страх и тревогу, охватившие ее. Глория была права: она сумасшедшая и приносит слишком большую жертву ради своей душевной чистоты.

В банке ей не смогли выплатить всю сумму сразу и попросили прийти после обеда. В пять минут двенадцатого она вошла в отель «Ибис». За барной стойкой уже сидел небрежно одетый заросший мужчина и пил «Кола лайт».

— Вы?..

— Томас Улау. Но вы — не Николь Тиллер.

Жасмин пояснила ему, что Николь не придет. История, которую она хотела продать, придумана от первого и до последнего слова. Она приехала только для того, чтобы встретиться с Розенштоками и выпросить у них деньги путем шантажа.

— А вы кто? — спросил репортер.

Ни секунды не колеблясь, Жасмин назвалась вымышленным именем.

— Я могу предложить другую историю, за которую вам не придется ничего платить. Историю о мерзавке Николь. И в отличие от сказочки, которую хотела продать вам Николь Тиллер, мою историю можно проверить.

— Тогда не теряйте времени и рассказывайте, — с готовностью согласился репортер, хотя Жасмин показалось, что он не собирался что-либо печатать в ближайшем номере своей газеты.

Расставшись с Улау, Жасмин отправилась в отель к Николь, чтобы не спускать с нее глаз до того момента, как она сядет в самолет. Это были самые трудные пять часов в ее жизни. Николь все время трещала не умолкая — в таком хорошем настроении она пребывала после удачных налетов на магазины или когда отец присылал ей очередную порцию денег. Николь, лицемерно улыбаясь, с удовольствием заключала каждого встречного в свои объятия и с притворством веселилась. Но если раньше легкость Николь, ее задор и презрение к морали были для Жасмин словно наркотик, то теперь все это казалось фальшивым. Николь явно переигрывала. Когда она принялась вспоминать о школьных годах и делиться своими планами на будущее, Жасмин не чувствовала ничего, кроме горечи и боли.

Вплоть до момента когда Жасмин проводила ее в аэропорт, ей удавалось быть вежливой по отношению к Николь.

Но когда бывшая подруга попыталась обнять ее, прежде чем уйти по коридору к самолету, у Жасмин не выдержали нервы и она резко отстранилась.

Николь только засмеялась. Пройдя контроль службы безопасности, она обернулась и помахала ей обвешанной золотыми браслетами рукой.

— Прощай, — пробормотала Жасмин и подумала: «А не рано ли подводить под этим черту?»

Все выходные Жасмин обдумывала свое будущее. От Адельтрауд она получила небольшой заказ на сбор информации о финансовом положении одного из клиентов «Золотой Розы». Чтобы выяснить это, ей понадобилось всего лишь позвонить в общество по проверке кредитоспособности. Других поручений пока не последовало.

Вынужденное безделье сказывалось не только на душевном, но и материальном состоянии Жасмин. Сейчас ей даже не хватало денег, чтобы заплатить за квартиру. Наверное, Адельтрауд думала, что у нее есть еще какая-то статья доходов, а может, ей что-то мешало устроить Жасмин в штат агентства. Если же она испытывала к Жасмин своего рода уважение, то сейчас это только мешало. А попросить у Адельтрауд место она не могла, поскольку хорошо знала, что в фирме достаточно сотрудников и рассчитывать на то, что для нее вдруг освободится место, не стоит. Тем временем для переезда в панельный дом в район Митте теперь не осталось средств, потому что она исчерпала весь свой свободный запас кредита.