Четверо детей и чудище - Жаклин Уилсон Страница 37

— Это точно крысы — я крыс не боюсь, — пробубнил Робби.

— Писк становился все громче, тогда девочка посмотрела на рельсы и увидела огромную черную крысу с большими желтыми зубами и длинным-предлинным скользким розовым хвостом. А потом еще одну и еще одну. Внизу, на путях, эти отвратительные, гадкие твари копошились жирным ковром. Им до меня все равно не добраться, подумала девочка, — и тут одна крыса выпрыгнула прямо на платформу и вцепилась девочке в ногу.

Все дети визжали. Шлёпа вовсю гоготала. Робби цеплялся за меня.

— А вот такую крысу я что-то боюсь, — сказал он.

— Не бойся, Робс. Это же смешная история. Ты смейся вместе со всеми. Это просто байка, — шепнула я.

— А потом девочка услышала странный стон, доносившийся из туннеля, — продолжал Марвел О’Кэй. — Она всмотрелась в темноту — а крысы уже окружили ее и царапали за ноги — и увидела, что по шпалам ковыляет какое-то нелепое существо: вроде человек, только весь заросший крысиной шерстью. За ним волочился длинный блестящий розовый хвост. Увидев девочку, чудовище открыло рот, обнажив острые зубищи, и простонало: «Будьте осторожны при выходе из вагона! Не прислоняйтесь к д-в-е-р-я-м!»

Все прыснули со смеху — кроме Робби.

Зажав уши, он лихорадочно твердил «ля-ля-ля», чтобы заглушить все прочие звуки.

— Все хорошо, Робби. Это шутка такая. Это было не страшное чудище. В метро всегда так говорят, когда садишься в поезд. — Я пыталась разжать его руки, стараясь его успокоить.

Бесполезно. Безлюдная станция, крысы и мутант засели у Робби в голове, и он не мог их оттуда прогнать, как ни пытался.

Надо было ему пойти с Элис на кукольный спектакль. Моди, когда мы с ними встретились, была вся переполошенная и распевала крайне странное попурри из детских стишков.

— Гей, кошка со скрипкой, идут на горку Джек и Джилл, апчхи, апчхи, ставь скорее чай!

— Ты все стихи перепутала, Моди, — сказала Шлёпа. — Не так надо петь. Ну что это за песенка такая!

— Такая! — заявила Моди и запела по новой, только громче.

— Умница, детка, пой сколько влезет, — похвалила ее Элис. — Не слушай Шлёпу. Когда ей было как тебе, она ни одной песенки не знала.

— Зато сейчас она замечательно поет, — сказала я.

Элис с папой посмотрели на меня как на чокнутую.

— Шлёпа петь не умеет, — сказала Элис.

— Эх, слышали бы вы! У нее талант. И она сама песни сочиняет. Очень искренние.

— Умолкни, Роз, — сказала Шлёпа, а сама сжала мою руку.

Потом, когда мы все ели пиццу, она спросила, правда ли я считаю, что она хорошо поет.

— А сама как думаешь? От тебя вон весь стадион тащился, — ответила я.

— Да, но это же псаммиад сделал.

— Знаю — но это было прямо твое . Это ведь ты пела.

— Ну да… а ты, может, правда станешь писательницей. Читаешь ты много, так что наловчишься — и свою накатаешь.

Я залилась краской. Ясно, что, скорее всего, она просто ответила любезностью на любезность, но и это дорогого стоило.

— Одно я знаю точно, — сказала Шлёпа. — У Тарзана шансов ноль.

— Да ладно тебе. Бедный Робби. — Я посмотрела на брата. Он вяло клевал кусок пиццы. Заказали его любимую, пеперони, а у него такой вид был, словно она с крысиными хвостами. — Может, он и станет шеф-поваром. Готовить он любит.

— Зато есть, похоже, не очень, — сказала Шлёпа. — Робби, ты будешь доедать? Если нет, отдай мне.

— Ты и так уже переела, Шлёпа, — заметила Элис.

— Ешь, Робби. Давай кусай как полагается. А то щиплешь, как кисейная барышня, — добавил папа.

Робби откусил большой кусок и стал жевать. Зря. У него стало такое лицо. Я знала, что он представляет, что во рту у него крысиные хвосты. Он позеленел, я схватила его за руку:

— Бежим скорее! — и потащила к туалету.

Чуть-чуть не успели. Я вытерла его как могла, но ему, конечно, надо было переодеться.

— Поедем-ка домой, — сказал папа, но тут все было не так просто.

Увидев указатель метро, Робби стал еще зеленее, и его снова вырвало. Пришлось брать такси до вокзала. Папа заплатил двойной тариф — таксист не хотел нас сажать, боялся, что Робби машину ему обтошнит.

Не очень веселый день получился. Элис с папой причитали, что вывозить нас в город — только зря стараться и время тратить. Они были в кухне, но мы слышали каждое их слово.

У Робби было такое лицо, что у меня сердце защемило. Я пошла на кухню.

— Хватит уже это обсуждать! — сказала я. — Это несправедливо. Робби же не виноват, что его тошнило.

— Розалинда, ничего, что мы с Элис разговариваем? — сухо осведомился папа.

— Чего, пап? Вы так говорите, как будто мы виноваты, а мы ничего плохого не сделали.

— Будь добра, не спорь со мной. Вы вообще что о себе возомнили, барышня? Высказалась — можешь идти.

— Тебе все не так. То ты говоришь, что меня не видно и не слышно, то я слишком много болтаю. Ты, значит, можешь нас критиковать, а мы должны все молча терпеть? — повысила я голос.

— Не смей кричать на отца! Ты с мамой так же себя ведешь?

— Она этому от Шлёпы научилась. Она на нее дурно влияет, — сказала Элис. — И что мне делать с этой девчонкой!

— Я тебя слышу вообще-то, — сообщила Шлёпа. — Давай нуди дальше — непослушная, упрямая Шлёпа, всем хамит и грубит, тыры-пыры. Плевать я хотела!

Я надеялась, что Робби нас поддержит, но он по-прежнему был очень бледный, тихий и дрожал. Он лег спать, когда укладывали Моди.

Мы со Шлёпой в тот день болтали допоздна — жаловались друг другу на папу и Элис.

— Дома я так скучаю по папе, а когда мы сюда приезжаем и он начинает командовать и крыситься — я его просто не выношу. Особенно когда он Робби обижает, — сказала я.

— А я не выношу, когда мама мной командует и крысится — а она этим чуть ли не круглосуточно занимается, — подхватила Шлёпа. — Я гораздо больше папу люблю. Раньше то есть так было. Он как женился, обо мне даже не вспоминает.

— Я, наверное, маму люблю сильней, чем папу, — прошептала я — и почувствовала себя свиньей.

— Давай позвоним им. — Шлёпа достала свой мобильник. — Поговорим с твоей мамой и моим папой. Чур я первая.

— А твой папа не рассердится? У него как-никак медовый месяц.

— Фу! Отвратительно: в его возрасте — и медовый месяц, — скривилась Шлёпа.

Она нашла номер в записной книжке. Пошли гудки, Шлёпа нетерпеливо цокала языком и притопывала. На том конце включился автоответчик.

— Привет, пап, это я! Ну возьми трубку! Мне надо с тобой поговорить, — сказала Шлёпа.