Звезда Одессы - Герман Кох

В молодости я прочел почти всех русских и французских классиков XIX века, но в то же время читал очень много триллеров. Например, на меня повлиял Чехов. Когда я впервые прочел его тексты, то подумал, что именно так я бы и хотел писать свои книги. Однажды я даже взял его рассказ «Палата № 6» и просто перепечатал на машинке только для того, чтобы уяснить для себя его стиль. Мне хотелось разобраться, где он ставит запятые, а где заканчивает предложение. В тот момент он мне казался просто гениальным. Сегодня же, когда я пишу свои романы, иногда немного подражаю Гоголю. Если я прочитываю готовый кусок и он мне не нравится, я его не исправляю, а просто выбрасываю и пишу новый. Подобное занимает больше времени, но для писателя очень полезно.

Герман Кох

Глубокое и лишенное иллюзий понимание человеческой природы роднит Германа Коха с Чеховым… А в умении пощекотать читательские нервы автор не уступает ни Стивену Кингу, ни Стигу Ларссону.

Dagbladet

Кох имеет смелость задаться вопросом глубоким и страшным, находящим в политике лишь одно из воплощений. Так ли современный европеец отличается от своего пещерного предка, готового пожирать представителей соседнего племени на ужин, обед и завтрак? Оказали европейские гуманистические традиции хотя бы какое-то влияние на сознание рядового обывателя? На какие жестокие мерзости в отношении чужих мы готовы пойти ради тех, кого считаем своими?

Известия

Герман Кох сумел открыть новый жанр — крайне остросюжетную историю, выстроенную — нет, не на окровавленных трупах и прочих неотъемлемых признаках криминальных бестселлеров, не на шпионских страстях, не на мировых заговорах… Герман Кох умудрился подергать за другие, не менее отзывчивые струны читательских душ — за струны любви к своим ближним, но подергал их совершенно особенным образом: нервозным, конфликтным, патологическим.

Голос омара

Герман Кох мастерски нагнетает мрачное напряжение, его персонажи пугающе убедительны, а перо — остро, правдиво и беспощадно.

Weekendavisen

У Макса Г. был черный кот, который прыгал вам на голову, стоило только просунуть нос в дверь. Кот был большим и толстым — гораздо тяжелее любого другого кота, которого мне доводилось держать на коленях. Впрочем, его-то я держал на коленях лишь однажды: никогда не забуду холодный пот, выступивший на ладонях и на лбу, когда кот медленно потянулся и положил переднюю лапу мне на колено. Когти ощущались даже через ткань джинсов, но вставать было уже поздно.

— Сиди спокойно, — сказал Макс. — Если сидеть спокойно, он ничего тебе не сделает.

Я только что вернулся с Кюрасао, где принял несколько важных решений. Например, я собирался поменять прежний круг знакомств на новый. Все прежние знакомства продолжались более чем достаточное время. Конечно, я пришел к такому решению в основном из-за удаленности места и того простого факта, что на Кюрасао было нечего — в самом деле, совсем нечего — делать, но в один из тех жарких и томительных послеобеденных часов, когда вентиляторы в баре на Схоттегатской дороге, казалось, постепенно останавливались, до меня вдруг дошло: с прежними знакомствами надо покончить. Как должен выглядеть новый круг друзей, с Кюрасао виделось очень смутно: так выглядит полоска земли на горизонте, показавшаяся из тумана после долгих месяцев, проведенных в открытом море. Новый круг друзей находился еще, так сказать, на стадии эскизов и набросков, но в него непременно вошел бы Макс Г.: это не подлежало никакому сомнению.

Кот у меня на коленях испустил низкий и мрачный рык, который отдался в коленях дрожью, пришедшей, казалось, совсем издалека, — словно в глубине подвала многоэтажного дома запустили отопительный бойлер.

— Он очень славный, — сказал Макс. — Не дергайся. Очень славный кот.

Рычание нарастало, а дрожь перемещалась дальше по телу; я будто чувствовал ее у себя под ногами, откуда она медленно прокладывала дорогу наверх.

Я не был уверен, надо ли мне погладить кота — вдруг это станет последней каплей, за которой последует all-out attack? [1]Я представил себе, как он одновременно запускает мне в лицо когти всех четырех лап: два — в самую нежную часть нижней губы, один — в веко, один — в кожу под глазом, а остальные — изо всех сил — в волосы и щеки. Когда я в последней отчаянной попытке сброшу его — яростно шипящий и фырчащий черный клубок бешенства, — клочки моей кожи, губы и веки оторвутся вместе с ним; глазное яблоко будет взрезано и разорвано. С глухим шлепком кот ударится об оклеенную обоями стену, а потом о пол, откуда он, все еще фырча, рыча и царапаясь, снова прыгнет мне на голову, чтобы довершить начатое.

Макс встал. Кроме белых кроссовок, все у него было черным: волосы, рубашка, брюки — как и обои, и дощатый пол его комнаты, и его кот…

— Кис-кис-кис, — позвал он.

Макс частенько играл с котом в такую игру: кот сидел в комнате, на полу, а Макс из коридора просовывал голову в дверь. Максова голова была своего рода приманкой: он медленно двигал ею туда-сюда, и она то убиралась в коридор, то оказывалась в поле зрения кота. Между тем кот сидел на деревянном полу и внимательно следил за движениями головы Макса. Свою голову он попеременно наклонял то влево, то вправо. С виду он казался неподвижным, но сильные удары хвоста по полу показывали, что его сосредоточенность уже ничем не нарушить. Он разглядывал голову Макса, как ребенок на карусели разглядывает кисточку или пучок перьев на веревочке в руках распорядителя: тот поднимает и опускает предмет, разрешая проехать еще один круг.

Кот всегда очень точно выбирал момент: была ведь скрытая логика в том, как голова исчезала и снова показывалась из-за дверного косяка. Расчет был таким же, что и при подкрадывании к птице. Птицу тоже надо ввести в заблуждение: мол, кот лежит на полянке просто так, греясь на солнышке, не интересуется птицей и подползает поближе только затем, чтобы понюхать торчащие из травы маргаритки.

Все заканчивалось тем, что кошачье тело приходило в напряжение: это продолжалось не больше десятой доли секунды и не было заметно для невооруженного глаза. Вот кот сидит на полу, а в следующий момент там, где он только что сидел, образуется пустое место. Появляясь словно ниоткуда, кот внезапно оказывался на уровне глаз или, точнее, в нескольких сантиметрах от головы Макса.

Примерно посреди прыжка раздавалось короткое и грубое фырканье, и это было единственным предупреждением. Весь фокус состоял в том, чтобы быстро отдернуть голову, убрав ее за дверной косяк: тогда кот пролетал мимо, чуть не задев Макса, и шлепался о стену на противоположной стороне коридора. Обычно все заканчивалось хорошо. Но не всегда. С некоторой гордостью Макс показывал мне царапины с подсыхающей кровью на своих предплечьях и пальцах, полученные при защите лица от выпущенных когтей.