Самарканд - Амин Маалуф Страница 10

— Что ж, тогда иди вот по этому коридору, входи вон в те высокие двери и объяви государю Ирака, Фарса, Хорасана и Азербайджана, великому покорителю Азии, мечу, защищающему истинную веру, хранителю трона Аббасидов [21]: «Халиф не выдаст за тебя свою дочь!» Стражник тебя проводит.

Советник уже поднялся, чтобы сделать как ему велели, когда визирь как бы между прочим заметил:

— Полагаю, что, как человек предусмотрительный, ты уплатил долги, разделил добро между сыновьями и выдал замуж всех своих дочерей!

Посланник снова опустился на сиденье, словно у него вдруг отнялись ноги.

— Что ты мне советуешь?

— Не получил ли ты от халифа еще каких-либо указаний? Нет ли возможности полюбовно уладить дело?

— Он сказал, что, если не будет никакой возможности избежать этого брака, он желал бы получить в качестве вознаграждения триста тысяч золотых динар.

— Так-то оно лучше, однако не думаю, чтобы он прислушался к голосу разума. После всего того, что султан сделал для халифа, после того, как он вернул ему его город, откуда он был изгнан шиитами, его богатства и земли, тот не вправе требовать от него вознаграждения. Мы могли бы договориться, не обижая Тогрул-бека. Ты скажи ему, что халиф согласен выдать за него свою дочь, а я, со своей стороны, воспользуюсь благоприятным моментом и подам ему мысль сделать такой подарок невесте, который был бы равноценен названной сумме.

На том и порешили. Чрезвычайно довольный тем, что дело тронулось с мертвой точки, султан отправил в Багдад депутацию, состоящую из великого визиря, высокородных лиц, высших военных чинов и своих сородичей с ценными дарами: камфарой, миром, парчой, сундуками, наполненными драгоценными камнями, и сотней тысяч золотых монет в придачу.

Халиф принял самых родовитых членов депутации, обменялся с ними вежливыми, но весьма пространными речами, а затем, оставшись один на один с визирем султана, заявил, что согласия на этот брак не давал и что, если его будут принуждать, он покинет Багдад.

— Если таково решение Князя Верующих, к чему было назначать денежное вознаграждение?

— Я не мог отказать одним словом. Надеялся, что султан войдет в мое положение, поймет, что не вправе ждать от меня такой жертвы. Тебе я могу сказать: никогда еще ни один султан — турецкий ли, персидский не требовал такого от халифа. Я обязан защищать свою честь.

— Несколько месяцев назад, почувствовав, что ответ может быть отрицательным, я попытался приготовить к нему султана и объяснить, что никто до него не осмеливался замахиваться на такое, что это не принято и не найдет понимания. Я никогда не посмею повторить тебе, что он мне ответил.

— Говори, не бойся!

— Пусть Князь Верующих позволит мне не произносить этого, моим губам не выговорить подобных слов.

Халиф был в нетерпении.

— Говори без утайки, приказываю тебе!

— Султан начал с того, что стал осыпать меня бранью, обвиняя, что я принял сторону халифа и выступаю против него… Грозился заковать меня… — Визирь намеренно медлил и не говорил главного.

— Скажешь ли ты наконец, что последовало затем?

— Султан возопил: «Ну не странные ли эти Аббасиды! Их предки подчинили себе лучшую половину земли, возвели процветающую империю, а взгляни на них сегодня! Я забираю у них земли, они молчат. Отнимаю у них столицу — поздравляют друг друга, осыпают меня подарками, а халиф мне еще и говорит: «Все страны, которые вручены мне свыше, препоручаю тебе, всех верующих, доверенных моему попечению, отдаю в твои руки». Умоляет меня защищать его самого, его гарем, его дворец. Но когда я прошу руки его дочери, он вдруг встает на дыбы и вспоминает о чести. Неужто девственницы — единственная территория, за которую он еще готов сражаться?»

Халиф хватал ртом воздух, из его рта не вылетало ни звука, визирь воспользовался этим, чтобы завершить рассказ:

— Еще он добавил: «Пойди скажи им, что я овладею его дочерью, как овладел империей и Багдадом».

Джахан в мельчайших подробностях, смакуя, расписывала матримониальные перипетии сильных мира сего; Омар был далек от того, чтобы осуждать ее, и от души смеялся вместе с нею. Когда же плутовка стала грозить, что не проронит больше ни слова, он упросил ее продолжать рассказ, хотя и знал, что было дальше.

Халиф смирился с неизбежным, а что у него было на душе — одному Богу известно. Как только благоприятный ответ достиг ушей Тогрула, он пустился в дуть и, не доезжая до Багдада, выслал вперед своего визиря, с нетерпением ожидая известий, как идут приготовления к свадьбе.

Посланнику дали понять, что свадебный договор готов к подписанию, но что о свидании супругов не может быть и речи «в силу того, что в этом деле главное сам союз, а не личная встреча».

Визирь был в отчаянии, но совладал со своими чувствами.

— Смею вас уверить, что сама встреча для Тогрул-бека не менее важна, если я хоть немного изучил его.

И впрямь, желая выказать пылкость своего чувства, султан не преминул привести свои войска в состояние боевой готовности, разбил Багдад на сектора и приказал окружить дворец халифа. Последний вынужден был пойти на уступки: встреча Тогрул-бека и его дочери Сайеды состоялась.

Принцесса села на роскошно убранную постель, Тогрул-бек вошел в спальню, поцеловал землю у ее ног и, как написано в хронике, «удостоил ее своим вниманием, при этом она не подняла чадры, не произнесла ни слова и вообще как будто его не заметила». С тех пор он стал каждый день навещать ее, одаривать подношениями и «удостаивать своим вниманием», но она так ни разу и не открыла своего лица. Когда он выходил от нее после каждой такой «встречи», его дожидалось множество разного народа, поскольку он пребывал в превосходном настроении и был очень щедр.

Потомства этот союз похотливого старца и надменной девицы не дал. Через шесть месяцев Тогрула не стало. Он вообще не оставил потомства, поскольку был бесплоден. Пока он об этом не знал, он избавлялся от жен; обвиняя их в бесплодии, но с течением времени, видя, что огромное количество женщин — жен или рабынь — никак не понесет от него, убедился, что причина в нем. Для консультаций призывали астрологов, целителей, шаманов. Чего только ему не прописывали, например, глотать при каждом полнолунии крайнюю плоть только что обрезанного ребенка, ничто не помогало. Пришлось смириться. Однако, дабы предотвратить падение своего авторитета, он создал себе репутацию неутомимого любовника и повсюду, даже на небольшие расстояния, возил с собой невиданных размеров гарем. Его ненасытность в любовных делах считалась обязательной темой разговоров в его ближайшем окружении, частенько можно было слышать, как его военачальники и даже иностранные гости справлялись о его подвигах, восхищались его силой и испрашивали у него рецепты и эликсиры.