Пройдя долиной смертной тени… - Александр Варавин Страница 10

Лугонг выдал эту длинную сентенцию равнодушно и не делая пауз. Я едва сумел уловить смысл его высказывания и даже растерялся.

— То есть… — попытался я уточнить, — эта проблема возникает не из-за нашего ума, как утверждают многие учения, а тела?

— Да, все проблемы из-за тела, — не задумываясь, подтвердил Лугонг. — Чувства, фантазии, интеллект — в основном, побочные эффекты, которые порождает наше физическое воплощение. Почти каждая твоя мысль или желание — продукт биохимии организма. Для того, чтобы отделить собственное сознание от влияния своего же кишечника, люди, стремящиеся к просветлению, используют йогу, схиму и изнурительные посты. Ты можешь использовать это для своей диссертации. Ты же ученый, верно?

Я принужденно кивнул, почувствовав скрытую издевку. Мне не понравился его поучительный тон, и я счел долгом возразить:

— Не все живут повинуясь потребностям тела, даже на Западе. Я сам знаю многих достойных людей, которые проживают жизнь осознанно, отдавая предпочтение ментальной и духовной жизни в ущерб телесным потребностям. Многие великие ученые жили и живут так же, как и монахи в схиме. И отношение к смерти у них соответствующее.

Лугонг понимающе закивал, не отрывая глаз от дороги.

— Конечно, существуют исключения. Я не крестьянин, и мне приходилось бывать в других странах и наблюдать самые разных людей. Поэтому я не понимаю твоих слов: «соответствующее отношение к смерти». Соответствующее чему?

Действительно, чему соответствующее? Как можно соответственно относиться к тому, что с тобой никогда не случалось?

Я решил взять паузу и отвернулся к окну. Мне довольно часто приходилось думать о смерти. Нет, не в смысле самоубийства или под влиянием депрессии, но как об одном и самом важном этапе человеческой жизни. Тем более, что моя навязчивая цель, которой я задался с детства, способствовала размышлениям на эту тему. Я был согласен с некоторыми высказываниями Лугонга. С ранних лет моей жизни у меня очень часто вызывало недоумение, а порой даже и злость, что люди, окружающие меня, всегда отказывались говорить на эту тему свободно и вдумчиво. Я очень хорошо помню выражение их лиц, когда я пытался говорить о смерти. Они всегда смотрели на меня, как на больного, и старались перевести разговор на что-то глупое и не имеющее никакого значения. Я не понимал почему.

Они тратили часы и дни, обсуждая достоинство и недостатки стиральных машин, автомобилей, преподавателей в школе, таймшера на Канарах. Даже мама, когда я пытался поговорить с ней о смерти отца, который погиб, когда мне было двенадцать лет; ласково гладила меня по голове и отсылала меня в мою комнату, скрывая слезы. Но больше всего меня выводили из себя моменты, когда речь заходила об умерших и близкие мне люди вдруг понижали голос и делали постные лица, не глядя друг другу в глаза. Будто речь шла о чем-то постыдном… Сейчас я знаю, что когда мой двоюродный брат, который был старше меня на три года, умер от передозировки наркотиков, мама обратилась к психотерапевту за «помощью» для меня. Всё потому, что на одном из семейных ужинов, дядя Генрих, проливая пьяные слезы, пел дифирамбы умершему сыну. Тогда я высказался о том каким мерзавцем и подонком был его сын, который частенько избивал меня и отнимал деньги на карманные расходы. Я искренне не понимал тогда, почему умершего негодяя нельзя назвать негодяем громко и вслух.

Повзрослев, я понял: большинство из нас отрицают смерть даже стоя на ее пороге. Завещают имущество, открывают банковские счета на детей и родственников. Словно бессознательно стремятся продлить свое физическое существование. Другие же, страхуя собственное посмертие, регулярно посещают церковь, дацан или синагогу, заблаговременно уплачивая налог за будущее существование, пытаясь вступить со смертью в имущественные отношения, одновременно отрицая ее неотвратимость и материальность. Третьи и вовсе, полностью находясь под властью нашего предметного мира, наивно полагают, что, умерев, возможно сидеть у какого-то окна и наблюдать счастливую жизнь своих родных, наслаждаясь своими земными «свершениями». Тем более, что для этого всё приготовлено: обучение детей оплачено, наследство разделено и «грехи отпущены». Отношение к смерти как к преходящей иллюзии, которая заканчивается с установкой надгробия. После этого жизнь продолжается, как будто ничего не произошло. Но только не для мертвого.

Для благополучного большинства смерть непонятна, отвратительна и, что самое важное, рационально никак не объяснима и не нужна. Ты проживал жизнь, как тебе предписывало общество, следовал наставлениям родителей и учителей, работал, обзаводился имуществом, выращивал детей, жертвовал на благотворительность. Ты исполнил все предписания и награда для тебя — смерть. Страшно и невозможно принять собственную смерть по-настоящему. Какой в ней смысл? Если Лугонг прав и отрицание смерти — это влияние тела, пусть изношенного или больного, тогда зачем было рождаться вообще? Чтобы еще одно тело, вставая в очередь, росло, питалось, испражнялось и умерло? Строить города, создавать культурные ценности или технологии, цивилизацию, вносить свой вклад… Для чего? Для будущих поколений и выживания человечества? Уверен, что те, кто будет жить после меня, даже не узнают о том, что я когда-то был. Как и мне, уйду ли я окончательно или окажусь в загробном мире, будет неизвестно, кто живет после меня и зачем.

Я люблю детей и, еще будучи подростком, с удовольствием возился со своими младшими кузенами и их друзьями и тоже хотел бы иметь ребенка. Это хорошая и достойная цель в жизни. Но я отчетливо понимал, что, когда я умру, мои дети так же исчезнут, как и весь мир. Это невыносимое чувство не раз ставило меня на грань нервного срыва. Умирая сам, я словно уничтожаю своих детей и других близких. Никакие слова никаких священников или мудрецов не смогут убедить меня в обратном. Весь мир и все, кого мы любим, существуют только пока мы живы.

Люди обычно отказываются принимать необратимость смерти и, теряя близких, в первые мгновения и дни не представляют собственного существования без ушедшего близкого человека. Но постепенно, проживая все этапы утраты, привыкают жить с этой потерей, которая постепенно становится всё более и более иллюзорной. Есть воспоминания, каждодневные хлопоты, фото и видео, могила на кладбище, которую можно посещать. Постепенно боль от потери становится более терпимой, и жизнь входит в накатанную колею повседневности.

Но для умершего всё гораздо страшней. Умирая, мы теряем всех оставшихся в живых окончательно и бесповоротно. Если сознание продолжит существовать после смерти, то это настоящий ад. Потерю близких при жизни мы можем пережить. С помощью близких людей, общества, церкви. Но как помочь умершему пережить потерю живых? И я уже давно принял для себя, что основная цель религии, особенно восточных практик, — примирить и подготовить нашу душу, или сознание, к безвозвратной утрате всего мира живых. Через отстранение от мира и чувств к людям еще при жизни. Но разве это жизнь? Может быть, есть более действенный способ — просто отменить смерть?

Я вспомнил похороны мамы. В лютеранской церкви священник говорил проникновенные слова и цитировал библию. У мамы было много друзей и знакомых, поэтому зал был почти полон. Мужчины в строгих черных костюмах и женщины в черных платьях, украшенных бриллиантами или просто блестящими поделками, также поднимались на кафедру и произносили проникновенные речи. Некоторые из них делали это, читая текст, написанный на бумаге. Играла негромкая печальная музыка, и я плакал. Слева, через проход, доносилось негромкое хихиканье и шуршание одежды. В той же стороне кто-то, понизив голос, обсуждал что-то связанное с выплатами по кредиту на строительство коттеджа. Сидящий позади меня дядя Генрих шепотом выговаривал одной из своих толстенных дочерей что-то злое по поводу проблем с ее парнем, который оказался в тюрьме. Справа от меня какая-то молодая пара негромко, но оживленно о чем-то спорила.