Пройдя долиной смертной тени… - Александр Варавин Страница 9

Вдоволь было только праздношатающихся буддийский монахов: говорливых, смеющихся и размахивающих руками. Монастырей же настоящего бон изначально никогда не существовало. Первые монастыри были созданы в пятнадцатом веке теми же буддистами. Еще в VIII–IX веках некоторые бонские тексты были адаптированы согласно буддийскому канону и сведены в учение Ньингма. Буддийский вариант Бон. Сам же Новый Бон представлен парой монастырей Бон Юндрунг. Сам далай-лама признает эту линию бон «единственно подлинной и соответствующей культурным традициям Тибета». К моему делу все это ни имело никакого отношения. Я пытался обращаться к торговцам в старом городе, к тем из них, кто, на мой взгляд, выглядел как тибетец, но без успеха. Все они только пожимали плечами и непонимающе таращили глаза в карту деда.

Учитывая все эти обстоятельства, я никак не мог составить сколько-нибудь разумный план действий. Какую-то пользу, наверное, могли принести пометки вдоль линии маршрута на карте с названиями местности или, возможно, деревень. Однако надписи были сделаны на немецком и звучали для местных как абракадабра. Вдоволь натрудив язык в попытках произносить эти надписи на разный манер, я, наплевав на самолюбие, поступил, как и положено инфантильному иностранцу-туристу. Попросту обратился к человеку на рецепции, который одновременно был и портье, и официант, и, очень может быть, хозяин отеля. Мне он показался настоящим индусом — невысокий, с темной кожей, напомаженными усами и блестящими глазками. Я показал ему карту и спросил о возможности добраться до указанного места. За деньги, разумеется. Парень долго всматривался в карту, шевелил губами и причмокивал, время от времени бросая на меня странные взгляды. Наконец, когда я уже готов был ретироваться, он сказал, что у него есть друг, ученик священника, и он может с ним посоветоваться. Скорее всего, завтра…

Я благодарно кивнул и повернулся, чтобы уйти…

— Бонпо?! — услышал я шепот позади. — Зачем тебе, немец?

Через три дня утром в дверь моей комнаты постучали. Открыв, я увидел на пороге человека с рецепции и стоящего рядом с ним крепкого тибетца, одетого на европейский манер: брюки, легкие туфли, светлая рубашка и куртка из блестящей ткани. Портье сказал, что я могу называть его друга Лугонг и он может помочь мне в моем деле.

— Мне нужно взглянуть на карту, — произнес Лугонг на хорошем английском и протянул руку.

Чуть поколебавшись, я достал карту и отдал ему. После пятиминутного разглядывания карты Лугонг вернул ее мне.

— Я знаю, где это. Мы называем это место Ахмес. Оно находится в двадцати километрах от моей деревни. Что тебе нужно там и кто нарисовал эту карту?

Я немного растерялся от такой прямоты, но помявшись, все же ответил:

— Понимаете… Я ученый из университета… Моя работа как бы… изучать ритуалы бон. Карту рисовал мой дед, давно, еще в начале века. Он тоже был ученым…

Лугонг хмыкнул и пожал плечами:

— Я могу свозить тебя туда и обратно за пятьсот долларов.

— Это не совсем то, что мне нужно. Я бы хотел принять участие в каком-нибудь ритуальном обряде бон — это нужно для моей работы.

— Какой именно ритуал тебя интересует: заклинание духов, обряд магического танца или еще что-нибудь?

Я собрался с духом и сказал:

— Мне хотелось бы присутствовать при проведении погребального обряда и увидеть применение практики пховы. Дело в том, что сейчас я работаю над диссертацией о древних религиях народов тибетского нагорья…

Лугонг неожиданно весело рассмеялся и подмигнул мне:

— Для этого, мой немецкий друг, нужен кто-то умирающий. Но с другой стороны — может, тебе повезет.

Мы договорились как-то подозрительно быстро. Но что мне могло угрожать? Пасть жертвой нелегальной туристической индустрии и лишиться пары дорожных чеков? Не так страшно в сравнении с моей целью.

К полудню мы погрузились в старый пикап и тронулись в путь. На выезде из долины Катманду Лугонг съехал на грунтовую дорогу и дальше наш путь продолжился через довольно густой подлесок, чередующийся с возделанными полями и небольшими деревнями с глинобитными домиками, покрытыми плетеной соломой. Пейзаж был практически неотличим от окрестностей Северной Индии, только на месте ровной линии горизонта возвышались горные пики Гималаев с вершинами, покрытыми снегом.

— Ты не похож на непальца, — решился я заговорить с Лугонгом, — непальцы, на мой взгляд, значительно меньше ростом, и тип лица отличается.

— Мой отец родом из Лхасы, — охотно поддержал разговор Лугонг, — непальцы слишком долго смешивались с индусами, поэтому и выглядят по-другому.

— А ты действительно ученик священника бон? — перешел я к важной для меня теме.

— Можно и так сказать, хотя бонцы называют это иначе. Мой отец был лунгомпа. Кстати, ты можешь говорить: Юнг-друнг ги Бон, как сейчас принято.

— Хорошо. Что это значит?

— Это значит «произносить секретные заклинания», если дословно. Гималаи — центр мира. Здесь, и особенно выше в горах, реальности людей, нагов и дэвов почти всегда пересекаются между собой. Если ты не способен направлять богов или заклинать демонов, то тебе просто не выжить, — Лугонг повернулся и взглянул мне в глаза. — Скажи мне, что ты хочешь получить от погребального обряда? Ты живой и умирать будешь не в Гималаях. Там, в городах, на равнине, совсем другое посмертие. Тебе не поможет то, что увидишь или узнаешь здесь.

От его слов и неожиданно холодной манеры говорить неприятный холодок пробежал по позвоночнику.

— Все люди одинаковы, — возразил я. — Посмертное существование или есть, или его нет. Совсем не важно, что каждая религия описывает загробную жизнь по-своему. Это вообще может быть вымыслом.

— Зато смерть не вымысел. Твое посмертие начинает формироваться с момента рождения в зависимости от сил, которые его создают. Если ты родился, жил и умер в христианской стране, то в любом случае после смерти ты попадешь в христианский ад или рай. Совсем не важно, был ли ты крещен, ходил ли в церковь и, вообще, веришь ли в своего бога.

— Ты хочешь сказать, что религия как бы… создает загробный мир?

— Конечно, — кивнул Лугонг. — И создает, и владеет им. Поэтому религии существуют и процветают, несмотря на полеты в космос и все ваши технологии. Не имеет значения, что большинство людей даже не думают о смерти, если здоровы и обеспечены. Так называемая «жизнь» до предела наполнена материальными заботами для одних или материальными наслаждениями для других. И то и то другое — не более чем попытки тела принудить наше сознание не думать и не осознавать неизбежность умирания. Отрицание материальности смерти и поддержание иллюзии вечной жизни для тела. Наши тела — это подлинная проблема. Каждое из них, в меньшей или большей степени, властвует над сознанием. Человек, прожив долгую жизнь, часто даже не подозревает, что все его поступки, мысли и желания, какими бы возвышенными они ни были, просто навязаны жаждой тела жить. Именно это двигающее мясо и бурление желудка препятствуют нам принять смерть как иную форму существования. Вне тела.