Дети солнца - Светлана Шишкова-Шипунова Страница 11

— В том‑то и дело, что необыкновенный! – защищалась оранжевая.

— Ну, пусть необыкновенный, но всё равно – с мужем не считается.

— Хорошо, а не с мужем может быть любовь?

— На курорте? Ой, не смешите меня! – продолжала гнуть своё лиловая. — Вы как будто не знаете, для чего мужчины сюда без жён ездят! Слышали, что наш уважаемый визави только что рассказывал? У них программа–минимум — развлечься, отдохнуть от семьи, попробовать чего‑нибудь свеженького, желательно — помоложе. Но при этом учтите: на будущее они никогда ничего не обещают, и как только вы станете задавать им вопросы типа: «А ты мне позвонишь? А ты мне напишешь? А мы ещё встретимся?», они от вас тут же и сбегут. Так что называйте это как хотите: если вам не нравится слово «шуры–муры» (мне самой оно не нравится), пусть будет интрижка, флирт, курортный роман, но только не любовь, я вас умоляю!

— Ну, так и быть! – сказала оранжевая, решительно откинув назад растрёпанные рыжие волны. — Не хотела я рассказывать, да уж, пожалуй, расскажу! Дело в том, что у меня самой в жизни случилась именно такая любовь. Курортная!

— О! – обрадовался не успевший загореть господин. – Это поинтереснее, чем вести пустой спор о терминах. Мы вас очень внимательно слушаем!

— Было это ещё во времена Союза. Дали мне путёвку в дом отдыха в Пицунду. И познакомилась я там с одним человеком из Москвы, сама я, как вы знаете, живу в Саратове. Звали его Сергей. Красивый был очень – волосы тёмные, глаза голубые, высокий, подтянутый, прямо атлет. Дома у него, конечно, семья, дети, как и у меня, впрочем. Мы с ним как‑то сразу друг друга заметили и сначала все смотрели издали — я на него, а он – на меня, как будто удивлялись, а где‑то на третий–четвёртый день нашего там пребывания уже сошлись. И так сошлись, что просто минуты одной друг без друга не могли находиться. А чтобы отдыхающие на нас не косились, мы всё время уединялись – то в рощу пойдём, там великолепная самшитовая роща была, бродим, гуляем, то по берегу уйдём далеко–далеко, и практически ни с кем не общались. Он меня «золотой рыбкой» звал. Мне тогда двадцать семь было, а он на пять лет старше. Вскоре нас вычислили, и пошли разговоры всякие, и дошло до главврача. А главврачом там был симпатичный такой пожилой абхаз, Томаз Георгиевич. Вот он приглашает нас обоих к себе в кабинет и говорит:

— Уважаемые! Я человек кавказский, мне ничего объяснять не надо, но люди здесь разные отдыхают, кому‑то не нравится, когда у них на глазах шуры, амуры…

А Серёжа ему:

— Томаз Георгиевич! Я люблю эту женщину.

У меня сразу слезы, ведь мне самой он ещё ни разу этих слов не говорил.

Главврач посмотрел внимательно на него, на меня и вдруг достаёт из ящика стола ключи и отдаёт их Сергею. Вот, говорит, это номер на третьем этаже, в самом конце коридора, он свободен, можете им располагать.

— Ничего себе! – присвистнула лиловая чалма.

— Да, представьте! И с тех пор мы каждый год приезжали туда, и каждый раз этот замечательный главврач разрешал нам поселяться вместе. Зимой мы переписывались до востребования и перезванивались, ждали лета, а летом был у нас совершенно сумасшедший месяц счастья. Персонал к нам привык и уже не обращал внимания, а отдыхающие, те просто считали, что мы – муж и жена. И так продолжалось целых пять лет, пока однажды…

Тут золотая рыбка умолкла, отвернулась и стала смотреть на море, взволнованная, как видно, собственными приятными воспоминаниями.

— Ну, господа, думайте! — скомандовала вместо неё лиловая чалма.

По правилам, именно мужчины должны были отгадывать конец истории, рассказанной дамой.

Мужчины молчали, слегка озадаченные.

Первую попытку сделал господин, обгоревший на солнце – самый упитанный и самый безволосый, так что красным цветом горели у него не только гладкие щеки, но и такая же гладкая лысина.

— Я подозреваю, — вкрадчиво начал он, — что ваш муж в конце концов узнал обо всём и больше не стал отпускать вас одну на юг. Честно говоря, я очень удивляюсь, как он вообще…

— Вы не угадали, — отрезала дама в оранжевом.

— А, ну, тогда, вероятно, жена вашего возлюбленного, все узнала и неожиданно нагрянула в Пицунду.

— И вы не угадали, — вежливо улыбнулась рыженькая небритому, загорелому господину.

Наступил черёд самого бледнолицего, который после дополнительного размышления сказал следующее:

— Поскольку, как только что выяснилось, ни муж, ни жена ничего не узнали, логично было бы предположить, что ваш…э–э… нетипичный курортный роман продолжается до сих пор. Однако вы отдыхаете здесь одна, значит, это предположение неверно. Так же, как и то, что вы оба развелись и стали жить вместе, иначе вы опять же были бы здесь не одна. Есть ещё третья версия, так сказать, политическая. Вы сказали, что дело происходило в Пицунде в те ещё времена, то есть, до 1991 года. Как известно, вскоре после этого в тех местах началась война, следовательно, ездить туда вы больше никак не могли. Возможно, вы просто расстались?

— Вы угадали, — сказала золотая рыбка с большой грустью. – Только причина была совсем не политическая. Всё случилось ещё до того, как раз в самый последний спокойный год.

— Сделайте одолжение, расскажите.

— Последний раз мы встретились в Пицунде летом 1990 года. И узнали, что прежнего главврача и нашего благодетеля ещё зимой отправили на пенсию, а на его место назначили нового, вернее – новую, так как это была женщина, присланная не то из Сухуми, не то из самого Тбилиси. Поначалу нас поселили по старой памяти в тот самый номер, где мы всегда жили, в конце коридора на третьем этаже, но прошло несколько дней, и об этом узнала каким‑то образом новая начальница. Произошёл скандал. Одну сотрудницу, ту, что нас оформляла, уволили, ещё двоих наказали, а нам предложили немедленно расселиться в разные номера или покинуть дом отдыха. Да ещё пригрозили сообщить по месту службы.

— Бедные! Что же вы сделали? – всплеснула маленькими ручками дама–морская лазурь.

— В тот же день ушли на частную квартиру. Томаз Георгиевич нас приютил в своём доме. И все бы ничего, но там была довольно большая семья – сыновья, невестки, внуки, и хотя он отдал нам лучшую комнату, мы не могли себя чувствовать свободно, нам всё время казалось, что мы их стесняем, да и сами стеснялись чужих людей. Словом, все уже было не то и не так. Сергей очень нервничал, и дня через три говорит: давай уедем. Что я могла сказать? Давай, говорю.

— А почему вы в гостиницу не пошли?

— Что вы! Какая гостиница? Кто бы нас в те времена вместе поселил, да и попробуй, сними в разгар сезона хотя бы один номер! Пришлось уезжать раньше срока, и отпуск, можно сказать, пропал.

— И больше вы с ним не съезжались?

— Нет. Но мы перезванивались — сначала часто, потом, правда, реже, и всё ждали, как он говорил, лучших времён, но…