Князь тумана - Мартин Мозебах Страница 11

Особая опасность начала исходить в эти дни от корветтен-капитана Рюдигера. Видно было, что печать молчания, наложенная на его уста, долго там не продержится. От взрывоопасного секрета, которого не следовало знать Шёпсу, Рюдигера так распирало, что Лернер мысленно видел, как тот сейчас взлетит, словно воздушный шар, и умчится вослед инженеру Андрэ, если раньше не лопнет от нетерпения. Старичок, бесовски помолодевший, озирался вокруг, многозначительно усмехаясь, стоило только при нем произнести слова «Андрэ», «Медвежий остров», «Шпицберген» или что-нибудь еще из того же ряда. Во время прощального банкета, на котором единственными дамами были госпожа Ганхауз и супруга геестемюндского бургомистра госпожа Фретвурст, капитан Рюдигер, как вовремя догадались те, кто уже знал его натуру, в своем торжественном обращении чуть было не нарушил все запреты. Но прежде чем он успел возгласить троекратное «ура» в честь Медвежьего острова, сидевшая по правую руку от него госпожа Ганхауз, поняв, что сейчас произойдет, сделала рукой широкий, торжественный жест и опрокинула стоявший перед капитаном графин красного вина. На столе расплылось кроваво-красное пятно. Такого громкого ликования на приеме со столичными гостями давно уже не слышала гостиница «Ганзейский ког».

Зарывшись в сырые простыни с мыслью когда-нибудь согреться, Лернер подрожал-подрожал и незаметно для себя заснул. И тут он во сне сподобился радости пожимания плодов, которые принесли ему прошедшие дни. Ему приснилось, как они с капитаном Рюдигером бредут по песчаной пустыне и пески стелятся волнами под напором сильного ветра, от которого платье облепляло тело. Госпожа Ганхауз, которая, как хорошо помнилось Лернеру во сне, вовсе не собиралась с ними ехать (ведь завтра она должна была отправиться в Гамбург к господам Бурхарду и Кнёру, чтобы обеспечить прочный фундамент на будущее), застряла на месте, по щиколотку увязнув в песке, и не могла сдвинуться ни на шаг, но тем не менее все время оставалась рядом. Лернеру было точно известно, что они стремятся к Северному полюсу, но шагать приходилось по бездорожью, а потом на горизонте показался заброшенный город, кучка дощатых домишек с незакрытыми, раскачивающимися на ветру оконными рамами. Неужели это уже Северный полюс? Рюдигер не отвечал, хотя кому, как не ему, было знать. Просто возмутительно! И тут вдалеке стали подниматься и бежать навстречу лежавшие в песчаных волнах люди — сплошной поток серых, измученных людей, которые еще издалека кричали: «Тут уже ничего нет, тут все ушли».

Когда наутро, в предрассветный час, «Гельголанд» отошел от причала и крупная фигура машущей платочком госпожи Ганхауз, видневшаяся на оконечности мола, начала на глазах уменьшаться, им навстречу попались два рыбачьих катера, до краев наполненные сваленными в кучу, отливающими серебром, трепещущими рыбьими телами, ярко блестевшими в белых солнечных лучах. Лернер проводил рыбаков завистливым взглядом. Эти уже возвращались с добычей.

С палубы «Гельголанда» Медвежий остров виделся маленьким архипелагом. Что это было: выступающие далеко в море мысы или прибрежные островки? Перед капитаном Рюдигером была разложена недавно выпущенная карта. Шведская экспедиция уточнила подходы к Медвежьему острову. Если верить крошечным цифрам, которыми была испещрена изображенная на карте бухта, «Гельголанд» вполне мог стать там на якорь, но Рюдигер не решился на сложное маневрирование. Кто знает, вдруг шведы все-таки проглядели какой-нибудь риф!

«Так вот он, Медвежий остров!» — подумал Лернер, стоя на палубе в толстой меховой куртке, очень кстати «пришедшейся в этих широтах даже в июне, когда они прибыли к судьбоносному месту назначения. Как увлеченно они с госпожой Ганхауз добывали литературу в публичных читальнях для женщин и в университетской библиотеке, как страстно обсуждали, что следует делать по прибытии, чем надо в первую очередь заняться! К счастью, госпожа Ганхауз произвела на Рюдигера такое сильное впечатление, что до самого отплытия он целиком и полностью находился во власти ее обаяния. В этом скучнейшем представителе северо-германской породы, с гнусавым голосом, которого приходилось терпеть как камень на шее, такая увлеченность представлялась как своего рода душевное оледенение, временно парализовавшее в нем несгибаемый дух противоречия. К сожалению, госпожа Ганхауз не села на корабль, а сразу же после проводов двинулась из Геестемюнде в Гамбург укреплять тылы, завязывая ниточки нужных связей, как выразилась она в характерной для нее манере, в которой переплетались разнородные речения — мужественно воинственные, с одной стороны, и женственно мирные — с другой. В ее отсутствие Рюдигер заметно оттаял и в виду Медвежьего острова был уже почти прежним — не поддающимся никаким влияниям человеком, настолько закосневшим в своеобразном непреклонном энтузиазме, что стал совершенно неуправляем. Лернер уже знал: проникнуть в мысли капитана не было никакой возможности. Может быть, на этом месте некогда происходила какая-нибудь знаменитая битва, а может быть, капитан изучает особенности местности на случай предполагаемого будущего сражения — как знать!

Лернер с лихорадочным нетерпением ожидал встречи с Медвежьим островом, хотя, с другой стороны, ему делалось не по себе при мысли о собственной безмерно дерзкой затее. И вот он стоит у борта, опершись на поручни, и, знобко поеживаясь, ждет, когда душа откликнется на представшее взору зрелище. А как, собственно говоря, должен был выглядеть Медвежий остров? С какой стати ему быть иным, чем те острова, мимо которых они до сих пор проплывали? Деревьев, цветов, рек, домов — ничего подобного просто не бывает в этих широтах. В конечном счете отсутствие всего перечисленного и было причиной, по которой он отправился на Север. Ведь там, где есть дома, ничего не захватишь, приплыв на „Гельголанде“! Или он ожидал увидеть какой-то характерный силуэт, горную гряду необычных очертаний, какую-нибудь Магнитную гору, вроде той, о которую вдребезги разбился корабль Синдбада? В глубине души он, может быть, и воображал себе нечто подобное — медвежьи пещеры, утес, напоминающий голову медведя, подозрительно тихую бухточку, отверстие в скале, открывающее вход в подземелье, в котором с гулким шумом разбиваются бурлящие волны прибоя.

Вопреки ожиданиям остров оказался самым унылым из всех, какие им только встречались. Серый камень, и такой же серой показалась ему и цепляющаяся за камни растительность. Линии рельефа то повышались, то понижались, но нигде никакой тайны. Этот мирок представал на обозрение сразу и целиком. Из прилагаемой к шведской карте легенды следовало, будто бы тут наличествуют отдельные признаки цивилизации, что внушало известную тревогу относительно бесхозности этой земли. Упоминалась некая „Бургомистерская гавань“, была отмечена некая stuga [4], то бишь хижина, на вершине возвышенности указывалось расположение метеорологической станции, неподалеку от нее была отмечена какая-то могила. Следовательно, на Медвежьем острове уже кто-то умер и был похоронен. На этой скалистой хребтине, омываемой темной водой, должны были проступать признаки обитания человека, наподобие тех продолговатых отметин, которые наносят морские птицы, потершись клювом о камни. Даже в бинокль не удалось обнаружить никакой хижины. Метеорологическая станция, очевидно, представляла собой идеальную воображаемую точку, а могильный холм, вероятно, давным-давно сровнялся со своим мертвым окружением. Не безумием ли было отправляться сюда, как подсказывало ему первое ощущение, когда госпожа Ганхауз впервые заговорила об этом проекте? Что бы она сказала, увидев своими глазами это Ничто?